Барабанщица

…И волны бушуют вдали…
Товарищ, мы едем далёко,
Далёко от здешней земли.

— Так пелось в старинной красивой песне.

Нетерпение жгло и мучило Катю.

А вот он и север! Охотское море. Угрюмое море, холодное, ледяное. Где-то тут, в лагере, сидит Катин отец. Последний раз он писал из Магадана.

Магадан… Магадан! Вот он и Магадан. Отец писал мало и редко. Но последний раз прислал длинное письмо, из которого Катя, по правде сказать, мало что поняла. И если бы она не знала, что отец её работает в лагерях, где с выпивкой плохо, то Катя бы подумала, что писал он письмо немного под этим делом.

Во-первых, письмо было не грустное, не виноватое, как прежде, а с первых же строк он выругал Катю за «хвосты» по алгебре.

Во-вторых, он писал о том, чем бы сейчас занялся, если бы вдруг вышел на волю.

В-третьих, совсем неожиданно он как бы убеждал Катю, что жизнь ещё не прошла, и что Катя не должна считать его ни за дурака, ни за человека конченного.

И это Катю тогда удивило, потому что она никогда не думала, будто жизнь уже прошла. А если и думала, то скорей так: что жизнь ещё только начинается. Кроме того, никогда не считала она отца за дурака и за конченного человека. Наоборот она считала его и умным и хорошим, но только если бы он не совершал в своей жизни таких жестоких ошибок, то всё было бы, конечно, гораздо лучше!

И Катя решила, что, как только поступит в школу МВД, сразу же напишет отцу. А что это всё именно так и случится — Катя верила сейчас крепко.

Задумавшись и улыбаясь, стояла она у блестящей витрины и вдруг услышала, что кто-то её зовёт:

— Девочка, иди сюда!

Катя обернулась. Почти рядом, на углу, возле газетного киоска, стоял патрульный милиционер и рукой подзывал Катю к себе.

«26–86–36!» — вздрогнула Катя. И вздрогнула болезненно резко, как будто бы кто-то из прохожих приложил горячий окурок к её открытой шее.

Первым Катиным движением была попытка бежать. Но подошвы как бы влипли в горячий асфальт, и, зашатавшись, она ухватилась за блестящие поручни перед витриной магазина.

«Нет, — с ужасом подумала Катя, — бежать поздно! Вот она и расплата!»

— Девочка! — повторил милиционер. — Что же ты стоишь? Подходи быстрее.

Тогда медленно и прямо, глядя ему в глаза, Катя подошла.

— Да, — сказала она голосом, в котором звучало глубокое человеческое горе. — Да! Я вас слушаю!..

— Девочка, — сказал милиционер, — будь добра, сделай услугу. Сходи в магазин за углом и купи мне бутылку кваса. Я тебе деньги дам. Пить очень хочется, а я не могу отлучиться.

Он повторил это ещё раз, и только тогда Катя его поняла.

В каком-то расплывчатом, мутном полузабытьи она взяла купюру, завернула за угол, купила квас и отдала его милиционеру. Потом она направилась дальше, своей дорогой, но почувствовала, что идти не может, и круто свернула в первый попавшийся дворик.

Крупные слёзы катились по её горячим щекам, горло вздрагивало, и Катя крепко держалась за водосточную трубу.

— Так будь же всё оно проклято! — гневно прошептала она и ударила носком по серой каменной стене. — Будь ты проклята, — бормотала Катя, — такая жизнь, когда человек должен всего бояться, как кролик, как заяц, как серая трусливая мышь! Я не хочу так! Я хочу жить, как живут все. Как живёт Славка, который может спокойно заходить во все магазины, отвечать на любые вопросы и глядеть людям в глаза прямо и открыто, а не шарахаться и чуть не падать на землю от каждого их неожиданного слова или движения.

Так стояла Катя, вздрагивая; слёзы катились, падали на осыпанные известкой туфли, и ей становилось легче.

Кто-то тронул её за руку.

— Девочка, — участливо спросила Катю незнакомая пожилая женщина, — ты почему плачешь? Тебя обидели?

— Нет, — вытирая слёзы, ответила Катя, — я сама себя обидела.

Пожилая женщина улыбнулась и взяла Катю за руку:

— Но разве человек может сам себя обидеть? Ты, наверное, ушиблась, ударилась?

Катя замотала головой, сквозь слёзы улыбнулась, благодарно пожала руку пожилой женщине и выскочила на улицу.

Трудно сказать почему, ей казалось, что счастье её было уже недалеко…

* * *

И в этот день Катя чувствовала себе сильной, уверенной. Её не разбило громом, и она не упала, не закричала и не заплакала от горя, когда, спустившись по откосу, она зашла во двор и увидела в саду проклятого старика Якова.

Тот сидел спиной к ней, и оживлённо разговаривал о чём-то с дядей. Надо было собраться с мыслями.

Катя скользнула за кусты и боком, боком, вокруг холма с развалинами беседки, вышла к крылечку и прокралась наверх.