Бандитский подкидыш

Собака не казалась дикой. Скорее – уставшей. При виде меня коротко рыкнула, показала зубы, но и то скорее ради приличия. Обратно свернулась, сберегая тепло. Подходить я не стала, бросила кулёк с едой с расстояния. Пёс сожрал все мгновенно, прямо с салфеткой, хорошо что тонкая, бумажная. И на меня посмотрел выжидательно.

– Я завтра ещё принесу, – обещала я и повернулась к ребёнку. – Видишь, а ты боялся. Тебя как зовут?

– Штефан, – признался он.

Улыбнулся показав отсутствие переднего зуба и неожиданно, но премило покраснел. Отмыть бы его, с печалью подумала я. Такой ребёнок – конфетка просто. И Льву нравится, он детей тоже не часто видел, а сейчас смотрит, с удивлением, как на диковинное животное, даже перестал пытаться сгрызть кулак.

– Штефан! – заорала сварливо уже знакомая мне толстая женщина. – Домой быстро!

И на меня посмотрела так, словно я заразная. Обиду я проглотила. Спать ложилась поздно – Лев плакал, белье отказывались сохнуть. Так и легла на влажное, в одежде. Лежала и плакала в темноте, тихо, чтобы не привлечь внимание и не разбудить ребёнка.

– Я тут, только потому, – шёпотом сказала я, – что ты так велел. Я тебе доверяю. Я подожду. Но пожалуйста, не заставляй меня ждать долго.

Глава 19. Катя

Первые дни там казались мучительными. Лев не спал, ему тоже не нравилось здесь. Просыпался ночью, всхлипывал так горько, что у меня не хватало сил на него сердиться. Да, не даёт спать, но он же не специально. У неё вообще не детство, а просто бег через полосу препятствий.

Снова плачет. На часы посмотрела – четыре утра. Но осень, в комнате так темно словно окно кирпичами заложили снаружи. Маленькое пространство я изучила вдоль и поперёк. Тянусь к люльке, он спит в ней, потому что кровать слишком узка для двоих, я параноидально боюсь задавить его во сне. Беру на руки. Тяжеленький, ещё тяжелее, чем сначала был. Укладывают к себе под бочок. Смесь тёплая, в специальном термосе. Я прочитала, что так делать нельзя, но это здорово облегчает жизнь.

Лев кричит и сучит ножками. Где-то в доме громко хлопнула дверь, мне сразу кажется, что все недовольны тут нами. Им не нравится, что Лев будит их ночами. Даже пёс на улице и тот залаял, а потом протяжно, горько завыл на одной ноте. Тоскливо так…

– Не плачь, – попросила я. – Ну, не надо, Левк. Видишь, я рядом. И папа скоро приедет.

Успокоился, взял бутылочку. Сосёт и ерзает сердито. Затихает потихоньку, хотя порой продолжает всхлипывать даже с заныьм ртом, сквозь сон, который так хрупок у него. Ручками вцепляется в ткань моей футболки и держит так крепко, будто боится, что все ушли и я уйду тоже.

– Не уйду, – шепчу я. – Куда же я уйду, ты без меня никак. И я без тебя.

Утро было серым. Лев не выспался, я тоже. Ночью так не хотелось его укладывать в люльку, так хорошо было нежиться рядом с тёплым ребёнком, но все же пришлось. Каждый раз словно открываю от себя. А ещё то, что вся прошлая жизнь была не настоящей. А настоящее сейчас вот.

Лев агукнул, схватил мой палец и потащил в рот. Он вообще все научился хватать руками, все что хочет. И казалось, именно для того, чтобы засунуть в рот. Руки у меня были чистые, кусать себя я позволила. Но что-то пошло не так.

– Лев! – поразилась я. – Мать моя женщина! Что это ещё такое? Ну-ка открой рот, немедленно!

Лев этого явно делать не хотел, шустро перекатился на живот ускользая от меня. Но я была гораздо больше и чего уж там – сильнее. Детский ротик я осторожно открыла и увидела там…на розовой чуть воспаленной десне крошечную полоску. Зуб! Мне не показалось.

– Гы! – недовольно сказал Лев и эти самым зубом цапнул меня за палец.

– Тебе же только четыре месяца! – пожурила я.

И рассердилась. Не на Льва. На его папу, за то, что не рядом. На его мать, за то, что ребёнок ей не нужен. На всех тех людей которые не то, что детский зуб – и жизни то не ценят. Рядом со Львом сейчас должны быть самые близкие люди, а есть у него только я.

В комнате мне казалось тесно, как в клетке. Вокруг все чужие и, кажется, всем не нравлюсь. И злость берет на Давида – зачем он меня сюда привёз? Даже в той квартире было лучше. Она пахла нами, отголосками короткого нечаянного счастья.

– Пойдём гулять, крокодил мой зубастый, – позвала я Льва.

Наверное, слов он еще не понимал. Но безошибочно узнавал мой голос и всегда поворачивался на него, зачастую игнорируя других людей. Мне казалось, ему нравится мой голос.

– Пфффф, – пренебрежительно ответил Львенок и выпустил изо рта пузырь.

Я подхватила его на руки, вышла во двор. Его я изучила до последней выбоинки на бетоне. Я его ненавидела, так надоел за последние несколько дней. Дети меня бояться перестали, бегали вокруг, но дичились, близко не подходили. Смотрели со стороны. Один только Штефан решался, и то только тогда, когда его сварливая мать не видела.