Бандит, батрак

Ладно, с богатством было бы хоть дико, но объяснимо: артисты-знаменитости, золото – бриллианты, яхты, острова.

А то снимают с Шуриком апартаменты. Звучит пышно – а на деле малюсенькая студия. Своя квартира у Шурика есть, и не одна. Но в них живут его дети. Только законных у него пятеро, остальных, рассыпанных по стране, никто не считал. Леночка, Леночка, в какую же грязь ты окунула мать с отцом. Да с головой, да в дерьмо.

Вот чему научил телевизор. Леночка любила его смотреть, забравшись с ногами на диванчик, зябко укрывшись пушистым пледом.

Однажды вместе смотрели документальный фильм про знаменитого режиссёра. Тоже, павлин, бросил старую жену, детей, ушёл к молодой посикушке. Нет бы, пристыдили: мол, предатель, подлец, на передок слаб. А то: «Нашёл мужество не цепляться за прошлое». О как исхитрились, вывернули! С ног на голову поставили, чёрное белым объявили.

Ох, этот совратитель телевизор. Чего греха таить, Василий Лукич иногда посматривал передачки после работы (работал токарем на заводе), после ужина. Хорошая программа – снотворное, плохая – желчегонное. И в том, и в другом случае не в накладе. Бесплатная аптека на дому. Хороших, если честно, программ и не было. Шелуха одна.

Вот раньше фильмы были, одни названия в трепет вгоняли. «Вечный зов» – каково, а? «Угрюм-река», «Тени исчезают в полдень». Глыбы!

Ну и советские: «Дни Журбиных», «Мачеха», «Доживём до понедельника». Что нынче, ляп-тяп, на дурашные, дармовые, дурные деньги стряпали киношники? В лучшем случае, «Доползём до понедельника». Эх, какую страну просрали!

Василий Лукич возмущённо ёрзал, откидывался в своём стареньком продавленном кресле. Что творится! На одном канале горько повествуют, как в чеченскую войну женщина выкупила тело сына, чтобы по-человечески похоронить. А у тела головы нет, отрезана!

Как эта женщина по крохам, по грошику собирала деньги, чтобы выторговать голову сына… А рядом, кнопку переключи, гоношатся мордатые большеротые девки. Страусиные ноги, лошадиные лица, козлиные голоса. Ржут, жрут, неутомимо совокупляются. Тьфу!

Вот как же это рядышком, по соседству-то в телевизоре уживается? На глазах шла ожесточённая борьба: зла с добром, души с плотью, Тьмы со Светом, Бога с Дьяволом. Дьявол уверенно побеждал.

Василий Лукич сокрушённо ворочался в кресле. Потревоженная кошка спрыгивала с колен, укоризненно взглядывала на хозяина. Взгляд женский, загадочный, порочный. Похотливый. И эта туда же… Брысь, пшла вон!

И снова на экране крупным планом – туго обтянутые мясистые ляжки, ягодицы…

Рядом на диване пил пиво Шурик. С удовольствием, масляно, как кот на сметану, жмурился на экран. «Зятёк», как ядовито называл его не примирившийся Василий Лукич. Зять старше тестя на три года, хэх!

– Фактурные девочки, – очень одобрительно, плотоядно чмокал Шурик. В трезвом-то виде он бы себе такое не позволил. А тут с пива развезло. – А всё-таки согласитесь, Василий Лукич, человеческая, женская порода улучшается. В наше время у наших жён не на что было глянуть. Как доски, ни талии, ни зада.

– Тебе видней. Опыт, видать, богатый, – недружелюбно буркнул Василий Лукич.

– Отсталый вы человек, тесть, и дремучий… Ах, что вытворяют. Есть в них, знаете, чертовщинка… Злоебучинка эдакая, – он прищёлкнул толстыми пальцами. Прищёлкнул – и завалился набок, захрипел, наливаясь чернильной синевой.

Это на него ловко, как кошка, набросился бедный Василий Лукич, терпение которого лопнуло. Пальцы не смыкались на мягких складках, он давил костяшками сбоку на горло, на сонную артерию. Шурик толстый-толстый – а сумел вывернуться. Навалился, погрёб Василия Лукича под своей тушей. Масса, в полтора центнера, одного – против жилистости и вёрткости другого.

Соперники свалились с дивана на ковёр и покатились, пыхтя. Драка шла с переменным успехом: то один одолевал противника, то наоборот. Шурик подло, по-бабьи вцепился пластмассовыми зубами в руку Василия Лукича. Челюсть хрупнула и выпала на ковёр.

Разняла их жена.

Шурик, отплёвываясь от попавших в рот волосков, потопал умываться в ванну, бережно нёс сломанный розовый протез. Жена увела сильно помятого Василия Лукича в кухню. Там он, отфыркиваясь, сунул лицо под струю. Вода окрасилась в розовый цвет: носом шла кровь.

– Совсем сдурел, старый? Леночка занемогла, в спальне спит, а вы…

– Что с Леночкой? – буркнул Василий Лукич. Ещё минуту назад думал о ней с ненавистью. Ненависть была пропитана любовью и жалостью.

– Ребёночка ждёт, а ты и не замечаешь. Третий месяц у неё. Плохо переносит беременность, голова кружится. Ну да, даст Бог, внучок у нас будет, Вася. Считай, дедушка ты… А ты – драться надумал. Чего уж тут теперь, – жена промокнула глаза углом халата.

До последнего времени самому себе не хотел признаться Василий Лукич, что ждёт: вот-вот Леночка проснётся, избавится от злых Шуриковых чар. Тряхнёт головой, звонко расхохочется:

– Пап, ты что, думал, это серьёзно?! Что у меня по-настоящему с этим…

Тут Василий Лукич давал волю злым, оскорбительным эпитетам, какие только мог придумать. Накопилось.