Банально, но я терпеть не могу похороны. Все понимаю — надо отдать должное даже не покойнику, а его родне, друзьям и все такое прочее, но я готов отдать многое, лишь бы не ходить на это торжественное мероприятие. Обряд, производимый над пустой оболочкой, бывшей раньше человеком — что может быть неприятнее? Но люди превращают это действо в нечто сродни празднику, пируя, поглощая кучу еды и выпивая перед задумчивым взором покойника, смотрящего на тебя с фотографии.
Здесь нет фотографии. И нет дурацких венков, искусственных цветов и памятника, сваренного из черного железа. Даже каменного памятника нет, на котором покойник изображен с ключами от «мерседеса» на пальце. Есть только молчаливая процессия, которая тянется длинной змеей до отдельно стоящего огромного дерева, черный вход в которое виден даже отсюда, из хвоста колонны.
Да, мы в хвосте — как и положено чужакам. Ближе всего к покойникам их близкие. Мы вообще могли не ходить на церемонию, и нам никто бы и слова не сказал — со слов Герата. Но я счел необходимым пойти со всеми. Так мы показываем уважение к тем, кто не щадя своей жизни встал на пути грабителей, бандитов.
Внутрь живого склепа нас не пустили, вернее — не позвали. Как, впрочем, и большинство из процессии. Только близкие прощались внутри, заканчивая печальный обряд. Не было бы их — это бы сделали друзья. Или те, кто остался, и в силах сделать такое.
Опять же, со слов Герата, происходят похороны так: трупы раздевают донага, и кладут на специальную площадку в «дупле». Дальше дерево все делает само. Вон, какое пышное да зеленое…небось нравится ему подкормка из человеческих тел.
Что по мне, так лучше так — уйти в дерево, не быть кормом для червей и кладбищенских крыс. Из праха вышли — в прах уйдем.
Интересно, что сталось с моим телом там, на Земле? Впрочем, какая мне разница, что стало с разорванными на части останками. Надеюсь, я с собой приличное количество «бесов» захватил.
Потом были поминки. Вкусная, пусть и без изысков еда. Я неприхотлив, привык питаться просто, хотя и слегка избаловался в новой жизни, и самое главное — здесь и в помине не было никакой кутьи, никакого компота из сухофруктов, существующих в ранге положенности на всех наших, русских поминках. Я просто физически не могу есть и пить ЭТО, эти блюда для меня были и остаются символом смерти. Глупо, конечно, но это правда. Себя-то не обманешь…
За столом в основном молчали, и только время от времени кто-нибудь вставал, и говорил хорошее о покойных. Что-то вроде тоста, или…я не помню, как это называется — панегирик? Или как это там…не знаю. В общем — встают, и начинают: «Он меня научил…бал-бла-бла…он был…бла-бла…» Тягостно, но наверное, нужно. Не мне судить. Сижу, и тупо слушаю слова, пролетающие мимо ушей.
И тут слышу:
— Попросим сказать пару слов и наших гостей, спасителей наших детей! — это распорядитель похорон, вроде как местный староста. И по совместительству — отец нашего Герата, такой же огромный, только с пересыпанной солью и пеплом густой шевелюре.
Оглядываюсь на Герата, вытаращиваю глаза — о чем говорить, когда не о чем говорить?! Я же не знал покойных! Тот ободряюще кивает, мол — не тушуйся! И шепчет:
— Пару слов! Не больше!
Встаю с кружкой, в которой плещется ледяная медовуха (вкусная, кстати). Смотрю вдоль длиннющего стола, на столы рядом, думаю пару секунд, потом говорю:
— Я не знал покойных. Но то, как они встали на защиту деревни, говорит о том, что это были достойные люди, о которых должны помнить, память о которых должна остаться детям, внукам и правнукам. И уверен, для таких достойных людей боги приготовили новую жизнь — красивую, достойную, сытую. Ведь на самом деле смерти нет! И эти люди будут жить вечно!
Гляжу вокруг — молчат, переглядываются. А что такого я сказал? Ну да — смерти нет, и я в том подтверждение. Или это против их верований?
Смотрю — встают! Поднимают кружки, вроде как салютуют, и староста торжественно объявляет:
— Смерти нет! И они будут жить вечно!
И все выпили. А Герат тихонько пожал мне руку так, что она чуть не отсохла. Силен, зараза! Его только убивать — сходу, не раздумывая. Главное, не дать до тебя добраться.
Тьфу! Да что за привычка у меня такая?! Чуть что — о войне! Чуть что — о том, как драться, или убивать!
— Ты молодец! — похлопала меня по плечу жена Герата Адрелла, и я в очередной раз невольно поразился и ее совершенной красоте, и ее…размерам. Черт подери, вот же угораздило их влюбиться друг в друга! И КАК они делают ЭТО?! Он же должен ее пополам порвать! Но ведь делают! Иначе откуда ребенок, дочка? Не верю, что она сделала ее с кем-то другим — они так друг на друга смотрят… Да и похоже доча на отца, даже смешно, как похожа. Эдакая микропародия на папу — белокожая, веснушчатая (кстати, в отличие от обычных ворков, у которых веснушками и не пахнет).