Банда в законе

– Можно. С этим, – Баха кивнул в сторону улицы, где завелся двигатель, – надо что-то решать, и быстро.

* * *

Карен, вытирая со лба кровь, с ненавистью смотрел на удаляющийся дом.

– Жора…

– Да? – русский светловолосый парень, сидевший сзади, подался чуть вперед. – Чего?

– Помнишь, о чем мы говорили на днях? В сауне?

– Да, – Жора спокойно кивнул. – И что?

– Сдвинем сроки. Работай. Только… ну, как я тебе говорил. – Карен обернулся: – Все запомнил?

Парень кивнул.

– Молодец, – он снова глянул в зеркало заднего вида, открыл окно и смачно демонстративно плюнул.

Все сидящие в машине хищно улыбнулись.

* * *

Мага, начальник охраны, знал обо всем происшедшем через десять минут. Знал и о последнем распоряжении Карена… И решил ничего не делать: все складывалось как нельзя более удачно.

По идее, Карен уже должен быть мертв, но начальник охраны, не сумевший вникнуть в суть происходящего, решил не торопиться. В живых их осталось трое – сам Карен, Мага и боец, легко раненный осколком в руку. Можно было кончить обоих и списать на Вову, но… не понимая ситуации, сложно планировать ходы и маневры. Мага неизвестность терпеть не мог, предпочитая к любым сюрпризам готовиться заранее.

Он хвалил себя за терпение: первоначальный план не удался, но теперь… Теперь можно прыгнуть так высоко, как и не планировал.

Глава 51

Погода на улице схожа с волшебным джинном: слушая душу, она всегда отвечает настроению. Одинаковые вещи смотрятся в разных крайностях – один, улыбаясь солнцу, весело топает по лужам, второй, старательно обходя их, все равно промокает и незаслуженно ругает судьбу, видя ее козни и подлый нрав. Подобное притягивается подобным; помни люди об этом постоянно, возможно, им бы стало чуточку проще жить.

Хабаров, проснувшись и не открывая глаз, с раздражением слушал, как бьется в оконное стекло дождь. Мозг неторопливо – опасаясь «перегрузки», подобно вчерашней, – восстанавливал в памяти недавние события: Вовчик, перестрелка, Трофимов, страшный диск… Казалось невозможным то, что произошло, – как в небольшом городе, в двадцать первом веке, может случиться подобное? Интрига и смерть, будто играя, кружили хоровод, идя друг за другом и не планируя кончать веселье…

Запиликал валяющийся на полу сотовый. Стас пошарил рукой – нашел! – поднес трубку к уху.

– Да? – Разговаривать ни с кем не хотелось.

– Пап, привет! – Настюшка засмеялась. – Я звоню!

– Привет, зайка! – Его голос потеплел: вспомнилось, что не весь мир дерьмо и бьют еще в нем лучики света. – Откуда звонишь?

– Мне Саша телефон купил. Сказал, я на связи! Здорово?

– Конечно, здорово, – Стас досадливо поморщился. – Можешь теперь со мной говорить, когда захочешь.

– Ага! Мне мама циферки твои записала и показала, куда нажимать. Еще могу ей звонить и Саше, – дочь захлебывалась от восторга, – и еще тут игры есть, красивые! Саша сказал, что потом сделает, чтобы про куколок играть можно было!

– Классно! – Хабарову не хотелось слушать про замечательного Сашу, но расстраивать дочку хотелось еще меньше. – Про куколок интересно, наверное…

– Конечно! Что? – Настюшка отвлеклась. – Хорошо. Пап?

– Да?

– Мне воспитательница сказала завтракать идти… Я потом позвоню еще?

– Конечно, зайка, когда захочешь, – он улыбался.

– Здорово! Пока, пап.

– Пока, принцесса.

Стас нажал «отбой». Дочка всегда поднимала настроение. Детдомовский, он старался подарить Насте счастливое детство, не омраченное переживаниями, – делал все возможное, но… Не получилось: слишком часто его интересы шли вразрез с общепринятыми; слишком болезненно восставала гордость против умения приспособиться, нестись по течению. Одиночек мир выталкивает за пределы своего покровительства, лишает благ, но Хабаров – человек, искренне верящий в добро и справедливость, – понял эту непреложную истину слишком поздно: жена, устав, приняла решение о раздельном проживании. Он не осуждал – просто, наверное, понял, что родные вынуждены барахтаться рядом, не разделяя энтузиазма что-либо менять ради неясной, размытой перспективы.

Опять кольнуло: «А вдруг и с Настюшкой то же…» Страшные мысли громом бьют в сердце при виде чужого горя – тогда начинаешь креститься, плевать через плечо, идешь в церковь… А то и все сразу, дабы всесильный и всемогущий небесный владыка наверняка оценил приложенные усилия. «Отпускает» – смеешься над суеверием и благополучно забываешь клятвенные обещания стать лучше, чище, добрее…

Громко тикающие настенные часы показывали одиннадцать. Стас постарался отключиться от невеселых размышлений и вывести на первый план дело – Баха, ублюдок, сам себя не найдет. Какого-либо четкого плана в голове не было – по сути, он даже не знал, с чего начать поиски, но надеялся на озарение, которое часто оказывается мудрее любых замыслов.

Позвонили в дверь. Потом еще раз. Потом сильно, энергично начали стучать. Хабаров, быстро натянув спортивные штаны и удобно перехватив нож, подошел:

– Кто?

– Милиция! – Властный голос, явно привыкший к сильному эффекту своего приветствия. – Откройте!

– Не вызывал, – под видом ментов за дверью мог стоять кто угодно, – ошиблись адресом.