- Любовь, Вовчик, только любовь может довести человека до такого состояния. Или же стремление к любви, что еще более накладно, еще более изнурительно и тягостно.
- Говори, Леонард, говори, - произнес Неклясов. - Внимательно слушаю.
- Значит так, Вовчик... Женщины там необыкновенно маленького роста, тайки называются...
Национальность у них такая, не потому что они все Таисии, а по национальности. И красоты неописуемой. А страсть у них любовная, как у... Ну, как тебе сказать...
- Как у пэтэушниц, - подсказал Неклясов.
- Да, наверно. И все там поставлено так, что нет никаких сил сохранить хотя бы один доллар на обратную дорогу. Есть там у них три вида массажа... Предлагают на выбор любой...
- А если я захочу все три сразу?
- Вряд ли получится, потому что тайки будут вокруг тебя суетиться и друг дружке мешать.
- Вот и хорошо! - воскликнул Неклясов. - Тем больше у них будет азарта.
- Не думай об этом, Вовчик, азарта у них и без того достаточно. Хватило бы этого азарта у тебя! Так вот, три вида массажа... Самый невинный первый... Ты спишь, а она тебя массирует, все тело твое массирует тоненькими своими, нежными пальчиками, полными любви и страсти.
- А я сплю? - недоверчиво спросил Неклясов.
- Да. А ты спишь.
- А ты бы заснул?
- Там кто угодно заснет, потому что касания ихних пальчиков приходятся как раз на самые чувствительные твои точки тела, на самые трепетные...
- А если я ее трахну?
- Нет проблем, но тогда это будет уже второй вид массажа.
- А третий?
- Когда ты будешь заниматься только этим... Поскольку европейские тела большие, а тайки маленькие, то одно тело обычно обслуживают несколько таек...
- Надо же, - Неклясов был явно озадачен бесконечностью проявлений жизни на земле, разнообразием нравов и обычаев. - И, это... Вое красавицы?
- Других не берут, - твердо ответил Анцыферов. - Другие у них на кухне работают.
- Правильно, - одобрил Неклясов. - Разумно... А это... Как насчет цены?
- Вовчик! - воскликнул Анцыферов. - Копейки! Пятьдесят долларов - и ночь твоя.
- А напитки? За мой счет?
- Они не пьют! Вовчик! Что ты говоришь? Им же нужно форму соблюдать. Выдержать всю ночь - это тебе не фунт изюма.
- Вообще-то да, - согласился Неклясов. - Надо ехать, - проговорил он с каким-то затуманенным взором, - Надо ехать. - И с тем же выражением лица, с теми же затуманенными экзотической любовью глазами он взял Анцыферова за галстук, притянул к себе и широко улыбнулся белоснежной своей улыбкой. И тут же глаза его сразу стали другими. Затуманенность в них осталась, но это было уже нечто другое, - это была уже поволока не совсем здорового человека, и Анцыферов с ужасом это понял. - Скажи, Леонард, ты же в прокуратуре работал?
- Работал, - Анцыферов сделал попытку освободиться, но Неклясов еще цепче ухватился за галстук.
- Ты же знаешь всякие секреты? Да? До того, как тебя посадили за мздоимство, пользовался всякими благами?
- Вовчик! - Анцыферов очень не любил, когда ему напоминали о работе в прокуратуре, о его бывшей должности. Он вдруг ощутил острую уязвленность, униженность - пройдоха и вор держит его за галстук, притянув к себе и сдавив горло, а он вынужден в таком положении с ним разговаривать... Анцыферов резко дернулся, распрямился, но Неклясов, тоже уловивший перемену в его настроении, отпустил галстук, и Анцыферов с трудом удержался, чтобы не опрокинуться навзничь.
- Какой-то ты нервный стал, Леонард, - улыбчиво произнес Неклясов. Какой-то возбужденный... Даже не знаю, что с тобой происходит последнее время.
- Веди себя приличней! И тогда не будет ни с кем ничего происходить! ответил Анцыферов, пытаясь хоть этими словами восстановить достоинство.
- Будет, - сказал Неклясов. - С моими друзьями всегда будет что-то происходить, нравятся тебе это или нет. До тех пор, пока я живой.., будет.
- Это уже твое дело!
- Нет, Леонард, - Неклясов покачал тонким, искривленным какой-то болезнью указательным пальцем перед самым носом Анцыферова. - Нет, повторил он, раскачивая пальцем от одного зрачка бывшего прокурора до другого, и Анцыферов, сам того не замечая, помимо своей воли следил за этими мерными раскачиваниями корявого пальца убийцы. - Это наше общее дело. С некоторых пор, да? Согласен?
- Как скажешь, Вовчик, как скажешь, - усмехнулся Анцыферов, пытаясь и смягчить собственное унижение, и отстоять независимость суждений.
- А я вот так и говорю, - ответил Неклясов, улыбаясь сочувственно и безжалостно. Он прекрасно понял смысл сказанного Анцыферовым и тут же отрезал ему все пути к отступлению.