Банда - 2

Он полагал, что все указания даны и никто не осмелиться нарушить приказ большого начальника.

Он думал, что назад пути нет.

Он ошибался.

Анцыферов знал. Колов и Сысцов знали, что с Пафнутьевым расслабляться нельзя и уж ни в коем случае недопустимо позволять себе малейшее пренебрежение. Пафнутьев и сам не догадывался, каким дьявольским самолюбием наделила его природа. И если прикидывался дураком, простофилей, позволял себе быть сонным и непонятливым, то шло это от бесконечной самоуверенности - его не убудет.

- Не знаю даже, как нам теперь быть с машинами, - улыбнулся Амон в глаза Пафнутьеву. - Дороговаты они теперь, начальник... Долго копить деньги придется при твой зарплате... Накопишь - скажешь... Помогу.

- Разберемся с машинами, - Пафнутьев все еще держал себя в руках, хотя где-то в нем уже прозвучала команда на полную свободу слов и действий.

- "Девятку", говоришь, хочешь? - издевался Амон. - Все хотят "девятку". Но и бензин дорогой... Кобыла дешевле обойдется, начальник...

- Да, кобыла дешевле, - уныло согласился Дубовик и, подойдя к Амону, снял с него наручники. Потом тяжело вздохнул, как может вздохнуть человек, который неожиданно и несправедливо лишился новенькой "девятки", сунул наручники в стол, сдвинул Амону протокол допроса. - Подпиши, дорогой... И катись на все четыре стороны.

- Тебя ведь генерал ждет, - добавил Пафнутьев. - Банька, небось, намечается?

- Может, банька, может, девочки... Тебе-то что? У вас вон сколько бумажек... Копайтесь! До утра хватит, - Амон усмехнулся, подписал протокол. Но после этого сдвинул листки от себя так резко и небрежно, что они вразлет свалились на пол. Пафнутьев, кряхтя, нагнулся, поднял несколько листков, за одним полез под стол, став на колени, потом шарил по полу в поисках затерявшейся скрепки. Амон и не подумал помочь ему, из чего Пафнутьев вполне обоснованно заключил, что тот сбросил листки сознательно. Наконец, весь протокол был собран, разложен по страничкам, копии скреплены скрепками. Дубовик наблюдал за Пафнутьевым с недоумением, но молчал, ожидая, чем все это закончится. Амон тем временем рассовал свои вещи по карманам, не забыл и снимок - сунул его между страничками блокнота.

- Собрался? - спросил Пафнутьев.

- Все, начальник. Счастливо оставаться.

- Подожди, - остановил его Пафнутьев. - Пропуск подписать надо.

- Подпиши, - снисходительно обронил Амон. - Знаешь, начальник, есть такие стихи... Но он не знал в тот миг поганый, на что он руку поднимал! Слышал?

- Слышал. Только миг не поганый, а кровавый.

- Будет и кровавый.

- Не понял, - Пафнутьев опять с болезненной остротой ощутил громоздкое напряжение в груди.

- Поймешь. И помощник твой, который в ресторане был... Тоже все поймет. И красотка ваша лифтовая...

- Напрасно ты так, Амон, - усмехнулся Пафнутьев побелевшими губами. Ох, напрасно, - но пропуск подписал и вручил Амону. - Как бы не пожалеть.

- А шел бы ты, начальник, подальше! Видели мы вашего брата перевидели. И трахали, кого хотели - за бутылку ситра, за гнилой банан, за кусок колбасы. Недорого берут ваши красотки. И будем трахать, кого захотим.

Пафнутьев неожиданно улыбнулся широко и почти радостно, с нескрываемым облегчением. Все его тягостные колебания кончились, кончилась невыносимая борьба с самим собой. Уже не имело значения ничего, кроме его собственного решения. Только он, только его противник и больше нет никого на белом свете. Раз он пожелал перейти на личное, перейдем на личное. И Пафнутьев освобождение перевел дух и получилось у него это так естественно и неподдельно, что Амон даже удивился. Он хотел было выйти, но Пафнутьев опять остановил его.

- Подожди, - сказал он. - Торопишься, красавец... Я же печать не поставил на пропуск... Тебя не выпустят.

Пафнутьев вынул из стола печать, подышал на нее, не глядя, протянул руку за пропуском. И Амон, простодушное дитя гор, не заметив, что вся атмосфера в кабинете за последнюю минуту резко переменилась, отдал пропуск Пафнутьеву. Тот взял его, вчитался в мелкие строчки, потом сосредоточенно, не торопясь, разорвал сначала вдоль, потом поперек, а в заключение бросил клочки бумаги в мусорную корзину. Потом так же легко, сосредоточенно вынул из стола Дубовика наручники и прежде, чем Амон успел сообразить, что происходит, а происходило в его понимании нечто невозможное, чудовищное, обратное. Это все равно, что камень вдруг полетел бы к облакам, а не упал бы в ущелье, или горный ручей вдруг потек бы вверх по скалам, или яблоко, вынырнув из травы, взлетело бы к ветвям. Он только хлопал глазами, а наручники за эти недолгие секунды с сухим металлическим звуком защелкнулись на его запястьях.

- Не понял, начальник? - сипло проговорил Амон.

- Ну, Паша... Ты молодец, - Дубовик смотрел на Пафнутьева с нескрываемым восхищением. - Шуму будет много, но я с тобой.