Балтиморская матрёшка

— Да… И карандаш, и блокнот, где рисовал. Все осталось…

— Да ладно! Он за свой карандаш отгрыз бы пальцы любому, кто случайно дотронется! Никому не давал, и сам на него дышать боялся!

— Можешь у Бюрга спросить, если мне не веришь. У него Диснеевский карандаш. Даже потрогать можешь и порисовать… если не боишься, что потом тоже… как Дисней.

Вся столовая приглушенно гудела. Вместо привычного ржания и позерских криков народ перешел на шепот. Но зато уж шептались — даже последние молчуны.

А вот наш самый говорливый говорун…

— Ты чего, Лис? — шепнул Туз.

Но Лис только дернул головой, чтобы отстали, и глядел в тарелку. Мучает овсянку. Ни словечка за все утро.

— Правда, Лис, — сказал я. — В чем дело?

— Да понимаешь… Я тут выклянчил у Бюрга Диснеевский блокнотик…

— На фига? — спросил Туз. — Рисовать, что ли, собрался?

Рисунков–то там все равно нет. Все рисунки Диснея в блокноте не задерживались, быстро по рукам расходились, пока не рвались и не зажиливались где–нибудь. Хорошо рисовал. Реально хорошо.

— Ну там остались два последних… Которые он после похода к психологу нарисовал…

— Это как? Он разве не у психолога…

— Нет! — раздраженно оборвал Лис. — На самом деле, от психолога он пришел. Разделся, прихватил блокнотик свой и пошел на толчке посидеть перед сном.

— А блокнот ему зачем?

— А читают люди зачем?! — Лис тихо зверел. — Бюрг говорит, он всегда так делал. Вроде как очищал от шлаков сразу обе системы. И пищеварительную, и мыслебродильную.

— И что?

— Да ничего… Они уже привыкли, что он в уборную ходит как в арт–студию, практически с ночевкой. Сначала не беспокоились даже…

— Сначала?

— Ну, час… Потом второй проходит… Им уже реально интересно стало, не заснул ли он там, прямо на толчке. Ну и решили ему какую–то подлянку устроить…

Лис замолк.

— Ну давай, Лис! Не тяни кота за яйца!

— Ну чего? Крадутся они в туалет… Обувь сняли, на носочках семенят, входную дверь прикрывают тихонько… Ползут почти на корячках, чтобы заглянуть под двери отделений: где Диснеевские ноги? По какой двери пинать с воплями?

— Ну? И где?

— А нету ног. Вообще ничего нету. Только на полу, под раковинами, его растрепанный блокнотик и карандаш…

— А рисунки? — спросил я. — Ты сказал, два последних рисунка осталось?

— А рисунки странные…

— Ну у него вообще странные рисуночки бывали, — Туз пожал плечами.

Лис поморщился. Будто хотел бы объяснить, да не получается.

— Они даже для Диснея странные. Один… — Лис сморщился еще сильнее. — Он даже для Диснея слишком заумный. А второй… второй тупой, как пробка. Будто и не Дисней его рисовал. Но…

— А кто тогда?

— Покажи, — попросил я.

— Только осторожно, — Лис покосился на соседний стол. — А то налетят, привяжутся, а потом заныкает кто–нибудь…

— А они тебе важны как память?

— Они меня бесят, как зубная боль! С одним я разобрался, а вот второй… Чувствую, что что–то там не то. А что, понять не могу! И как я это пойму, если какая–нибудь сука заныкает рисунки?

— Ладно, показывай.

Рисунок в самом деле странный. Улица. Обычная, вроде бы. Витрина какого–то магазина, люди идут под зонтами… Все, вроде бы, обычное — а только что–то напрягает. Дурацкое ощущение, будто кто–то в спину глядит, и хочется оглянуться. Только тут — куда оглядываться?

Только через минуту понимаешь, в чем дело. В мокрой витрине — вроде бы размытые отражения людей, идущих по улице, да не совсем. Пешеходы боком, а отражения — почти смотрят на улицу. И позы чуть другие… И даже не совсем люди, кажется… И внимательно, пристально наблюдают за улицей. А их никто не замечает.

— А второй? — спросил Туз.

— Вот.

— Да, будто и не Дисней… И рисуночек, и оформление… Он так густо никогда не штриховал… Он обычно только линиями набрасывал, а тут…

— Но рука–то явно его… И еще… Чувствуете?

На этом листке все очень просто. Лицо во весь листок. Буш–младший анфас. Густой штриховкой, какой прежде ни на одном рисунке Диснея не было.

— Странно… — поежился Пацак. — Вот смотрите. Он ведь почти улыбается, да? А у меня почему–то мороз по коже… Будто на кладбище ночью идешь, а у тропинки разрытая могила…

Если честно, то у меня этот рисунок тоже ничего хорошего не вызывает. Тоже какое–то странное чувство, будто гуляешь по лесу, но подозреваешь, что где–то на тропинке стоит капкан.

— Не нравится мне это все… — пробормотал Лис. — И чем дальше, тем сильнее не нравится!

Он вдруг вскочил, с грохотом отодвинув стул, и смотрел куда–то сквозь меня, глаза дикие…

Нет, еще не слетел с катушек. Это Перископ в столовой появился. Идет по рядам, своим палмом помахивает, сбрасывает на догтэбы маршруты на сегодняшний день. Они каждый раз новые почему–то.

Лис к нему. Решительно, как эсминец на торчащий из воды перископ. И пожалуй, правильно рыжий рассудил. Пора уже майора распотрошить.

Туз с Пацаком еще тормозят, я нашему великану киваю — пошли–ка прикроем Лиса. Возьмем так ненавязчиво майора в коробочку, чтобы быстро не убежал, пока Лис его пытать будет.

И вовремя. На лице у Перископа уже кислая гримаса.

— Куда делся, говоришь… — тянет, а сам глазами по сторонам шарит, как бы половчее отвязаться от Лиса.

— Да, — Лис не отстает. — Куда?