И над полем боя прозвучал сначала сигнал горна «В Атаку!», а затем три барабана и горн с трубой из внештатных школьных музыкантов грянули так полюбившийся всем марш. Русские готовились умирать!
Случилось непонятное, многочисленная и храбрая конница датчан топталась у ощетинившегося пиками русского каре и не могла заставить себя снова навалиться и затоптать его своей многотонной массой. Сотни тел их товарищей уже лежали у красных пик. А эти страшные русские улыбались такой странной и дерзкой улыбкой под эту их непривычную благородному уху музыку. Наверное, им просто нравилось умирать тут на поле боя?! Но рыцарям-то ведь хотелось жить! Какой смысл им пасть тут, как это случилось уже только что с их доброй половиной. Павшим-то теперь не нужно ничего, в отличие от пока что ещё живых!
– Я не верю своим глазам, мои славные рыцари пасуют перед какими-то варварами с востока! –воскликнул в сердцах Вальдемар. И вскинул вверх меч, –Раздавите их!
– Карл Петерсен, барон, это твой шанс смыть с себя пятно позора за Любек.
Бывший комендант крепости отдал салют мечом и ринулся в битву. Через три минуты его окровавленный конь проскакал мимо королевской свиты прочь, но уже без своего седока…
Путята Селянович бился как когда то давно в своей дружинной молодости в общем ратном строю, принимая очередного верхового латника на копьё. Чуть, чуть не хватило ему времени для уклона и пернач (боевая дубинка, булава) рыцаря, словно дубовым бревном оглушив, ударила вскользь по его островерхому шлему. Тут бы Селяновичу и конец! Затоптали бы на смерть богатыря тяжёлые кони. Но надрываясь от непосильной натуги, вытащили дядьку медведя на себе курсанты Оська с Игнаткой. Вот тебе и слабачки мальчишки!
– Наскок! Ещё наскок! – строй русских только теснее смыкался, заслоняя собой раненых, убитых и мальчишек курсантов с арбалетами.
Страшно! Зря говорят, что умирать не страшно, тем более в четырнадцать мальчишеских лет. Но страх можно и нужно уметь перебороть! Его нужно держать в руках! И Митяй ещё крепче сжал в руках арбалет, взводя на нём рычаг натяжения.
А губы, словно сами собой всё громче и громче шептали заученное ещё на втором курсе школы стихотворение «Русь» какого-то хорошего, как говорил батя, поэта Сергия Есенина:
Щёлк! Самострел взведён на максимум!
На! Болт вошёл в грудь рыцаря, наскакивающего на батю.
Рядом стоящий верный друг Маратка, удивлённо взглянув на Митьку, вдруг тоже подхватил знакомые всем пацанам школы строчки:
–– Зарядить самострел до упора!
Уже весь третий курс воинской школы горланил такое знакомое всем стихотворение:
Щёлк! Самострел взведён на максимум. Болт на направляющее.
На! И болт выбил из седла огромного дана, прикрывающего кого-то в богатых золочёных доспехах!
Щёлк! Выпустил болт Маратка, и золочёный доспех выронил меч из перебитой руки.
На третий повтор, стихотворение, яростно ревело уже всё русское каре…
– Они бешенные, Ваше Величество! Мы только зря здесь теряем время и людей,– докладывал сидящему на попоне монарху начальник рыцарской кавалерии Бьёрн.
– Ещё немного, и мои обескровленные сотни начнут отход сами, без команды.
Бледный от потери крови Вальдемар зашипел. Придворный лекарь накладывал уже третью тугую повязку на его раны. Король действительно был храбр и не страшился идти лично в бой. Но судя по всему, эта последняя рана лишила его такой возможности. Рука монарха, пробитая русским арбалетным болтом, висела теперь без движения словно плеть.
В это время где-то глубоко в тылу, на восточном, а чуть позже и на западном фланге заревели тревожно сигнальные рога, а следом послышался и лязг стали.
– Что там ещё, Вёстмар? –устало спросил своего военного министра король.