Балтийская трагедия. Катастрофа.

Неутомимый доктор Коровин неоднократно перебирался с тонущей «Луги» на «Скрунду» и обратно, руководя передачей раненых и их размещением на новом месте.

Даже в подобных нечеловеческих условиях подчинённые Коровину врачи и медсестры продолжали выполнять свои обязанности у коек и носилок с ранеными: поправляли повязки, давали лекарства, делали перевязки. Раненые кричали от боли, стонали, хрипели. Некоторые умоляли, чтобы их пристрелили.

Какой-то лейтенант, раненный в ноги и живот, которого передавали вместе с носилками на «Скрунду», сорвался из-за отсутствия на носилках предохранительных ремней и упал на палубу парохода прямо на перебитые осколками ноги. Находясь, видимо, в состоянии шока, офицер неожиданно вскочил и, прежде чем кто-нибудь успел ему помешать, бросился за борт.

В этот момент к противоположному борту «Скрунды» подскочил катер и передал на транспорт несколько человек, выловленных ранее из воды. Среди них вскарабкался по шторм-трапу на борт «Скрунды» главстаршина Глеб Веретенников — солист ансамбля песни и пляски КБФ, которого ещё со времени первого налёта авиации снесло взрывной волной с «Виронии». Веретенникова поразило огромное количество народа, теснившегося на верхней палубе «Скрунды», особенно раненых в бинтах и гипсе. Раненые продолжали прибывать, а Веретенников, с трудом протиснувшись на другой борт парохода, принял участие в приёмке раненых с полузатонувшей «Луги». Казалось, им не было конца.

Матросы обоих судов и санитары, выбиваясь из сил, скользя по мокрой, наклонной палубе, продолжали свою адскую работу, пытаясь вырвать из лап смерти по возможности как можно больше людей, раненных и искалеченных в ожесточённых боях на подступах к главной базе Балтийского флота.

В полной темноте мелькали тусклые лучи аварийных фонарей и слышался властный голос доктора Коровина.

23:55

Адмирал Трибуц в своём салоне на крейсере «Киров» пытался собраться с мыслями и наметить дальнейший план действий. Ещё до наступления темноты адмирал дал приказ остановить движение всех конвоев и отрядов боевых кораблей, не хуже других зная из теории военно-морского искусства о том, что при форсировании минного поля останавливаться нельзя.

Но в данном случае обстановка была совершенно особой, не имеющей никакого исторического аналога, а следовательно, и соответствующего научно-прикладного анализа.

Сотни, а возможно тысячи мин, сорванные с якорей, страшными косяками шли навстречу кораблям и транспортам, подчиняясь только воле встречного ветра и волн. Никакой защиты от них не было, да и не существовало. Особенно с наступлением темноты. С высокобортных транспортов мину и в светлое время суток было трудно заметить и почти невозможно предотвратить её столкновение с судном.

Лучше отстояться на якоре, спустить шлюпки с наблюдателями и пытаться, по мере возможности, отводить свободно гуляющие по морю шары от бортов кораблей.

Сведения об уже понесённых потерях, которые флагманская служба связи сумела вытащить из бушующего эфира, повергли адмирала в шок. Знакомые корабли и ещё более знакомые командиры ушли в вечность, в небытие, перестали существовать к исходу суток 28 августа.

Многие сведения доходили до «Кирова» в неточном или сильно искаженном виде, ретранслируемые случайными и вовсе неизвестными источниками. Так совсем недавно пришло сразу два сообщения о гибели лидера «Минск» со всем экипажем и находящимся на нём штабом флота во главе с адмиралом Пантелеевым. Особенно досадна была гибель Пантелеева. Не говоря уже о том, что Трибуц очень хорошо сработался с Пантелеевым, он выше военных талантов своего начальника штаба ценил его высокую порядочность как человека, особенно в условиях той жестокой реальности, когда проявлять свою порядочность было крайне опасно. Трибуц понимал, что если ему удастся благополучно прибыть в Ленинград, неминуемо начнется следствие по всем аспектам деятельности флота, обороны Таллинна и этого похода, а потому потеря такого важного свидетеля как адмирал Пантелеев, который мог честно и беспристрастно объяснить многие поступки и решения командующего флотом, была для адмирала Трибуца очень болезненной.

Глубокую личную боль причинили известия о гибели на «Артёме» капитана 2-го ранга Сидорова и на «Володарском» — капитана 2-го ранга Фалина. Оба были старыми соплавателями адмирала. С первым он когда-то служил в одной бригаде, зная его как отличного моряка с широким кругозором и огромным опытом. С Николаем Фалиным Трибуцу довелось ещё в молодости совершить переход вокруг Европы — из Кронштадта в Севастополь на линейном корабле «Парижская Коммуна», а затем вместе служить на балтийских эсминцах.

Трибуц уже знал и о гибели других командиров кораблей: капитана 3-го ранга Баландина, старшего лейтенанта Родзиева, старшего лейтенанта Орлова, капитан-лейтенанта Филиппова, капитана 3-го ранга Аверочкина. Он ещё ничего не знал об остальных. В частности, о судьбе контр-адмирала Ралля. По одним сведениям он погиб, по другим — был раненным снят на катер.