Баллады тюрем и заграниц (сборник)

На Крайнем Севере и «приравненных к нему районах» шел «коэффициент» до ста процентов – за место, и «полярки» – плюс десять процентов за полгода стажа там, иногда были шесть полярок, кое-где – до десяти. Три оклада делали человека хорошо обеспеченным: шестьсот вместо ста семидесяти. Плюс двухмесячный оплаченный отпуск, и раз в три года – оплачивались любые отпускные билеты. Вот полгода раз в три года северяне могли гульнуть по Союзу как богатые.

А богатыми реально и неофициально – были: официанты, мясники, продавцы комиссионок, ювелиры, известные портные, директора магазинов. Там, где деньги переходили из рук в руки. Бармен мог «зарабатывать» тысячу в месяц. «Зарабатывать» – это значит недоливать или наливать не то. Жулик, короче, ворюга мелкий. Это был свой круг со своими ценностями. Они осуждались официальной моралью, это ладно, но искренне презирались всеми людьми честными, и это их задевало. Перед ними могли заискивать, имея интерес, а все равно презирали. Они комплексовали. Пытались держаться высокомерно. Неожиданно начинали оправдываться в «разговоре по душам». Типа: а ты что, не взял бы?

Для нас они были – потребители без высших ценностей. Они паразитировали на узких местах. Они не любили строй, который не давал обладателю денег автоматический социальный статус. При возможности они часто валили за бугор – и бывали там потрясены ненужностью своих умений, непристроенностью и потерей положения. Ну кто такой мясник или официант?..

М-да. Нет занятия более дурацкого и увлекательного, чем считать чужие деньги. Но любого, кто не ворует, а зарабатывает, всегда интересует: а как вы жили? сколько вам платили? что на это можно было купить? Заботы рабочих людей везде одни. Стихи стихами, а хлеб-то почем был?

Кстати, платили до трехи за строчку, и с учетом потиражных хороший сборник мог принести элитному поэту трехлетнюю нормальную зарплату. Одна книга, переведенная на все языки народов СССР и братских стран, осыпала номенклатурного письменника золотым дождем на сумму в десятки тысяч рублей, сто тысяч, двести. Поэту-песеннику капало с каждого исполнения, он имел несколько тысяч ежемесячно и жил в другом мире на другие деньги. Преуспевающему драматургу – капало с каждого спектакля. Ох да этим ребятам было с чего рыдать по концу Советской Власти, от которой они хотели больше свобод!

Между прочим, неплохо подрабатывал и андеграунд. Дворник – это давало служебную квартиру, пусть ободранную и в цокольном этаже («полуподвале»), но с отоплением и водопроводом, электричество само собой. И шестьдесят рублей. На две ставки – сто двадцать. А кто ту работу каждый день проверит? Времени свободного масса.

Кочегар газовой котельной. Двести рублей. Двухмесячные курсы для получения удостоверения. Сиди и подкручивай крантики, следя за форсунками.

Сторож автостоянки. Сто плюс чаевые.

Вахтеры разных мест. Семьдесят. А делать не надо ничего, сиди себе, иногда ключ выдай с доски или повесь обратно.

И везде – сутки через трое.

Такие работы старались передавать по наследству в своем кругу.

Мысль о том, чтобы ходить на работу годами регулярно, приводила меня в злобную тоску. Регулярная работа мне нравилась одна – за письменным столом. Еще и стола не было, и крыши над головой не было, а работа уже нравилась. От прочих работ мне требовалось одно: захотел – пришел, захотел – бросил к черту.

Работа на монгольско-алтайском скотоперегоне могла дать скотогону при удаче до пары тысяч в сезон чистыми. Наша бригада получила после всех вычетов по девятьсот на руки, и это было неплохо для голодранцев, даже очень неплохо. Можно было прийти и должниками, государственными алиментщиками: не дали привеса, потери в гурте, такое случалось.

А матерый промысловик в Заполярье мог в удачный год заработать на пушнине и рыбе тысяч до двадцати. Все зависело от года, от участка, от умения и удачи. Я увез тысячу семьсот и был счастлив как слон.

…Я стал писать постоянно с двадцати пяти лет, подал первые рассказы в журнал после двадцати восьми, первая публикация в журнале прошла в тридцать один. Рассказ, который я писал полтора месяца, был расценен в семьдесят рублей. Аванс за первую книгу я получил в тридцать три – пятьсот. Расчет – в тридцать пять: тысячу восемьсот.

И даже не молитва, но искреннейшее убеждение, мечта души, открытая Парню Наверху, была: Господи, если все, что я пишу, пишу так хорошо как могу, будет публиковаться безо всяких изменений, и я смогу получать за это среднестатистическую зарплату каждый месяц, – больше мне ничего не надо. Все, что сверх того, – это уже от Милости Твоей. А мне для счастья – выше крыши.

МЫ И ОНИ

В шестом классе я получил письмо от американца. Я его знать не знал. Станция Борзя Забайкальской железной дороги. Какие американцы? Рядом аэродром стратегических бомбардировщиков, вот и все интернациональные связи.