Баллада об ушедших на задание. Дот

- Проходите, товарищ Масюра. Садитесь вот сюда. Разговор предстоит долгий.

Алексей Иннокентьевич говорил еле-еле, необычно вяло и вязко, словно глину месил. Но это не было игрой, хотя он немало времени потратил, обдумывая режиссуру самой первой минуты и первых пяти минут встречи с Масюрой. У него было заготовлено несколько вариантов, но сейчас он был сам не свой, им овладела апатия, все варианты вылетели у него из головы, он и не пытался их вспомнить, знал - бесполезно. Однако только его и заботило: продержаться эти минуты, потратить их на пустяки, не пытаться сейчас ловить Масюру, пока самого не отпустит.

- Вы успели хорошо подготовиться?

- Так точно, товарищ подполковник.

- Судя по записи в журнале, вчера вы показали неплохое знание Гамбурга. Однако допустили несколько мелких ошибок. - Малахов открыл журнал, нашел нужную запись; читая, водил пальцами вдоль строк - почерк был не самый разборчивый. - Да, ошибки в общем не существенные, но вы же знаете, товарищ Масюра, в нашей работе мелочей нет, каждая может стоить жизни вам или вашему товарищу… не дай бог, из-за «мелочи» и операцию загубить недолго…

Общие фразы удобны тем, что их не надо придумывать и задумываться над ними не надо; они сами слетают с языка, льются, льются, словно заклинание или наговор гипнотизера.

Накануне Масюру «гонял по Гамбургу» преподаватель разведшколы, специалист по Северной Германии. Он не знал об операции, беседа носила будничный характер. Когда Алексей Иннокентьевич сравнивал фотографии Масюры перед беседой и после нее, он не мог удержаться от улыбки: после беседы лицо Масюры будто вширь раздалось; словно это лицо стягивали внутри какие-то крючки, а теперь их все разом отстегнули… И эту ночь Масюра спал хорошо - не сравнить с предыдущими; и на сегодняшнюю повторную беседу пришел уверенный и спокойный. Но вдруг увидел перед собой не вчерашнего преподавателя, а Малахова, - и сломался. За несколько мгновений, что он стоял возле двери, его лицо почернело и провалилось, это происходило буквально на глазах, как говорится, зрелище не для слабонервных. Однако по лицу Малахова он не смог бы об этом догадаться. Алексей Иннокентьевич побеждал не впервые, он изучил эти мгновения, знал, как это бывает, столько раз видел, как люди осознают свой крах и что с ними после этого происходит… Он знал: прямо сейчас можно начинать обычный допрос, риска почти не было. Вернее, небольшой риск все же был: человек мог еще немного посопротивляться по инерции, не столько сознательно, сколько из упрямства, и чтобы сломать это, нужны были неожиданные и обязательно настоящие, полнокровные факты, что называется вынь да положь. А таких фактов против Масюры у Алексея Иннокентьевича пока не было ни одного. Пока. Но через час после этой беседы будут. А потом и хирургу можно будет его лицо показать. И уж если и это не прижмет к стене - дождаться вестей из партизанской бригады имени Довбуша.

С допросом успеем, подумал он, и сказал:

- Ну что ж, товарищ Масюра, давайте так начнем. У вас свидание в западной части города, предположим, в Лурупе. Даже уточним: в кладбищенской конторе в 17 часов 15 минут вас ждет некто в синем пуловере с красными продольными полосками со свежим номером «Гамбургер цайтунг» в правой руке; или, если хотите, пусть он держит «Райх». На среднем пальце, для верности, у человека будет алюминиевый перстень.

- Как вы детально объясняете, - попытался улыбнуться Масюра. Его руки лежали на коленях. Сплетенные пальцы то светлели вокруг ногтей, то вдруг темнели, и тогда напряжение передавалось на предплечья, которые - это и через гимнастерку было видать, - коротко, как под током, вздрагивали.

- Привыкайте. Повторяю, товарищ курсант, для нас это не мелочи, для нас это детали. Каждая - самая главная. Привыкайте: отсутствие любой из деталей меняет всю ситуацию.

- Понял, товарищ подполковник.

- Сейчас мы не будем детализировать эту часть упражнения дальше. Но учтите: в настоящем задании деталей будет в несколько раз больше. Например: если этот человек будет читать прейскурант, значит, за ним следят; если он спросит у вас спички, значит, явка, на которую вы идете, провалена или опасна; если он пошутит, что нынче похоронить человека труднее, чем прокормить, - он сможет с вами увидеться ровно через час пятнадцать в пивной напротив левого крыла универмага…

Это была все та же простая хитрость: выгадать время. Но настроиться на серьезную борьбу все не удавалось. Он ведь ждал совсем другого. Он ждал встречи с настоящим противником, он ждал борьбы!… Ведь Масюре предстояло отстаивать жизнь, свою жизнь!… А он так бездарно сломался. Сразу. В первую же минуту.

Разочарование было так велико, что Алексей Иннокентьевич даже и не пытался себя утешить.