Баллада об ушедших на задание. Дот

Что делал враг - Ромка не успел ни заметить, ни понять. Он перекатился через плечо и еще в падении выстрелил. А потом выстрелил еще раз - опять не целясь, потому что продолжал катиться. Силуэт немца в бледном, выгоревшем мундире лишь на миг мелькнул перед глазами.

Обе пули прошли мимо.

Ах, собака фашистская, бормотал Страшных, растирая бедро, в которое угодил удар прикладом. Ах ты, собака, да ведь если с такой силой трахнут по башке - шариков потом не соберешь! Бьет со спины, без предупреждения. Даже у нас в детдоме так не поступали. Бандюги какие-то, а не солдаты!…

Перед танком было пусто. И под ним никого.

Ромка стал красться вдоль танка и увидал сразу всех трех немцев. Пожилой толстяк был уже далеко, он тяжело бежал к мотоциклу по развороченному гусеницами дну лощины и даже не оборачивался. Возле мотоцикла, спрятавшись за него и пристроив винтовку на багажник, сидел на корточках второй. А третий был неподалеку. Он неторопливо пятился и едва увидел Ромку - выстрелил не целясь. Тотчас же хлопнул выстрел из-за мотоцикла.

Страшных старательно прицелился. Мимо. Прицелился еще старательней. Опять мимо! Что за дрянь оказался «вальтер»!

Не обращая внимания на выстрелы немцев, Страшных забарабанил рукояткой «вальтера» по броне.

- Герка, ты видишь их?

- В натуральную величину.

- А ну попробуй из пулемета.

Но из пулемета не пришлось. Едва башня танка начала поворачиваться, немцы разом ухватились за мотоцикл и откатили его за крайний БТ. Потом завелись - и звук рассеялся за скалой, за которой ложбина поворачивала к шоссе

- Ото б и нам добре умотать у другой бок, - сказал Чапа.

Тимофей был без сознания. Его вынесли наружу, и, пока Залогин и Страшных выкладывали возле башен обоих БТ пирамидки из фугасных снарядов, Чапа смастерил носилки. Он сделал их на совесть, с ременными заплечными петлями, а то ведь тащить носилки руками - надолго не хватит. Он еще возился с носилками, когда в конце лощины появились немцы. Хорошо, что заметили их вовремя. Страшных развернул башню тридцатьчетверки и ударил осколочным. Прицелиться он не успел, выстрел был явно неудачным, но немцы залегли. Второй выстрел был получше, а после третьего они отступили за скалу. Тут в люк заглянул Залогин и сказал, что они уже готовы, сейчас понесут Тимофея; через пять минут можешь с этим делом кончать. Ага, сказал Страшных, и для острастки еще дважды ударил осколочными под скалу, потом зарядил орудие фугасным, прицелился под башню БТ, где лежали снаряды - и промазал. Он и во второй раз промазал, но после третьего рвануло так, что от БТ почти ничего не осталось. Другой БТ удалось уничтожить с первого же раза. Страшных еще задержался, чтобы взорвать тридцатьчетверку, и неторопливой рысью побежал за товарищами.

Трудно сказать, сколько они прошли за этот день километров. Сами они считали, что не меньше двадцати, все-таки шли без малого до сумерек. Правда, до настоящего темна оставалось еще не меньше часу, но им встретился подходящий ночлег - сеновал с остатками прошлогоднего сена. Этим пренебрегать не следовало. Единственное село, которое им довелось обойти стороной, было полно немцев. Кто мог поручиться, что в следующем будет иначе?

Ужин был более чем скромен - по бутерброду на брата. Приходилось экономить. К тому же известно, что на порожнее брюхо спокойнее спится. Иное дело завтрак - без него и работа киснет.

Спать улеглись невеселые.

- Соображением хочу поделиться, - сказал Залогин, ворочаясь в сене. - Об одной принципиальной ошибке.

- Думаешь, зря за шоссе держимся? - отозвался Страшных.

- Уже почти уверен. Ты сообрази, дядя, Гитлер мог навалиться как раз вдоль шоссе, на узком фронте. А чуть в стороны - и его уже нет. И там Красная Армия. Ну?

- И сколько же в этом «чуте» будет километров?

- Ну, может, полста… а может, и больше.

- Мне не подходит, - сказал Страшных. - Много.

- Чудило! Это ж до линии фронта. А я убежден: стоит нам отвернуть в глубину, как сразу же повстречаем своих. Горемык вроде нас. Только поумнее нас: они не лезут черту в зубы и держатся подальше от этой проклятой дороги.

- Мне не подходит, - сказал Страшных, - я уже во как сыт одним умником.

- Я тебе серьезно говорю.

- А я шучу? Сообрази: встречаем какого-нибудь умного парня с кубарями. Обрадуется он нам? Еще бы! Заржет от счастья! Команда, что и говорить, дай бог. Только вот Тимоша будет лишним. Обуза. Ну мы с ним возимся понятно почему. А лейтенант не поймет. Он скажет: «Целесообразнее не тащить младшего сержанта товарища Егорова, мучить его и лишать себя мобильности, а оставить на попечение советских товарищей колхозников». Ты понял? «Це-ле-со-образ-нее», - отчеканил Страшных. - Он объяснит нам: «Это не жестокость. Это суровая необходимость. Война диктует свои законы». И в первой же хате мы сбросим Тимошу на попечение какой-нибудь бабы или деда и даже узнать не сможем, что это за дед, может, он первейшая сука во всем районе и ждет не дождется своих любименьких фашистов.

- Ну ты это зря, дядя, - сказал Залогин. - Чего вдруг мы его бросим? И не подумаем.

- Прикажут - так и бросишь.