Баллада об ушедших на задание. Дот

- Ты шьо, капитан, нервный? - вытаращил глаза сержант и чуть пригнул колени, так что от него теперь и в самом деле можно было ждать чего угодно. - На ково, пацан, мазу тянешь?

- Может, по-хорошему договоримся? - сказал капитан Сад.

- Перво, убери свой дырокол. Ты шьо, не видишь - я чистый.

- Федя, а ну определи, когда они брились.

Капто подошел сзади, но не прямо, а с расчетом, чтоб его не могли лягнуть.

- Недавно, - сказал он, - часа два от силы. Вот от этого даже пахнет. Одеколон.

Капитан кивнул снова. Он не испытывал ни восторга, ни удовлетворения; скорее даже обиду, что вот как с ним мало считаются, ведут такую прямолинейную игру.

- Будем говорить?

Пленные молчали. Сейчас они не заговорят даже под угрозой смерти - они знают, что нужны мне, подумал капитан Сад. Но заронить в них сомнение не вредно. На всякий случай.

- Вы думаете, это просчет господина Хальдорфа? - капитан скривил губы, но улыбка вышла неубедительная; он был плохой артист. - Как бы не так! Он с первой минуты знал, что вы обречены. Но он пожертвовал вами, чтобы удержать меня здесь, чтобы я терял на вас время, пока он будет раскидывать сеть.

Пленные молчали.

Их надо было бы рассадить по отдельности, но для этого не было ни людей, ни подходящих мест. Капитан велел, чтоб их заперли в часовне, и снова приказал себе: думай.

Потом он вызвал Сашку.

- Послушай, Сашок, настрой-ка свою машинку. Поинтересуемся, о чем там в эфире треплются.

Это было не так уж и важно, просто небольшая хитрость: соблюдалась видимость деятельности, а мозгу между тем послабление, передышка. Капитан понял это сразу, но приказа не отменил. Он умел быть снисходительным и к себе тоже, если только вопрос не был принципиальным, конечно

В эфире было пустовато и в меру спокойно. Обычная ситуация для таких забытых богом мест. Наших вообще поймать не удалось ни разу, а немцы болтали о какой-то ерунде: двое радистов сговаривались о поездке в протекторат, правда, цель ее дипломатично не называлась, но можно было догадаться, что речь идет о спекуляции, а еще один тип с каким-то странным акцентом рассказывал приятелю анекдоты. Затем вклинился деловой разговор, и хоть он велся на полунамеках, капитан Сад понял, что 1-я гвардейская генерал-полковника Гречко сдвинулась, и ее ударные танковые части уже вышли на Золотую Липу. Лихо идут, восхитился капитан Сад, за полдня километров тридцать-сорок отмахали. Если и дальше так покатится, здесь они будут на третий день. Ну да, на третий, если у них с подвозом горючего сойдет гладко.

Но потом капитан вспомнил, что между Золотой и Гнилой Липой стоит немецкий 24-й танковый корпус, и дорог там нет приличных с востока на запад, так что какой к черту подвоз. Он представил, как туго будет развиваться наступление, и хоть это ни в какой степени не влияло ни на его планы вообще, ни на исход текущей операции, все же огорчился, отдал Сашке наушники и вернулся на опушку, на облюбованное под грушей место.

Потом опять был зной и дрожащий воздух над дорогой, и продолжалось это час, а может, и меньше. Время утратило четкость и ритм, и где-то растягивалось мучительно, а где-то проваливалось кусками, и тогда капитан с запоздалым раскаянием ломал дремоту. Между тем он ни на миг не закрывал глаз, но это уже не имело значения. Почти все время в работе было его внутреннее зрение, какие-то миражи проходили перед ним, капитан наблюдал их апатично, вдруг спохватывался, что занят не тем, и усилием воли прогонял их, выставляя взамен, как фантом, одно слово: думай, думай, думай…

Потом возник мираж, который капитану не удалось стереть сразу: это был белобрысый диверсант, рязанская рожа. Капитану почудилось, что этот парень идет к нему через луг, прямо к нему, к этой груше. Капитан сообразил, что такое невозможно, потому что белобрысый заперт с приятелем в часовне - и потер глаза. Не помогло. Капитан отвернулся в сторону, снова посмотрел. Белобрысый был уже близко. Он был наяву. Только шел тяжело - пошатываясь и держась рукой за шею.

Нервы ни к черту, огорчился капитан Сад. Он ждал спокойно, даже автомат не тронул.

Диверсант остановился шагах в пяти.

- Я сяду, - сказал он, - а то ноги не держат.

- Садись, - кивнул капитан.

Диверсант сел и еще чуть придвинулся, чтобы быть в тени.

- Меня Коля зовут, - сказал он. - Я безвредный. А подыхать не хотелось. Вот и пошел к ним сюда. Из концлагеря.

Он осторожно помассировал шею, поморщился.

- Крепко мне Мишка хряснул. Думал, кранты. Выкарабкался!… Я ж ему, суке, закидоны делал: Мишаня, говорю, пока горит, давай перекинемся до наших. Когда еще раз такая лафа засветит. А он мне: не тая у меня биография, не подходячая для совестливых. Руки, значит, уже ничем не отмоешь. - Он поглядел в ту сторону, где между кустами лежали разведчики. - Мишка меня за собой тянул в бега, до барона, значит. Но я тоже упертый. Сел на тормоза прочно. Ну он меня и пришиб. Он у нас по этой бухгалтерии первый мастер. Должно, нарочно не угробил до смерти - барону оставил в удовольствие.

- Там что - плохо было заперто?