Капитан понял, что иронию деда ничем не прошибешь.
Тут было что-то не чисто, далеко не так просто, каким казалось на первый взгляд. Но понять с налету не удалось, а разбираться времени не было. Капитан подавил злость и лишь слегка отвел душу.
- Неплохо ты устроился, отец, - сказал он.
- Хвала господу, не жалуюсь.
Вслед за Малаховым капитан вышел во двор.
Крыльца у хаты не было, только порожек. Но рядом удобная завалинка. Малахов понимал, что сейчас будет команда продолжать движение, а идти он не сможет. Где-нибудь сразу за мостом свалится в обмороке - стыда не оберешься…
Неторопливо, словно это ему и не к спеху, и не обязательно, а так только, профилактика, он сел на завалинку, стянул оба сапога, стянул портянки… пальцы ног и ступни зарылись в горячую пыль, а он прислонился спиною к шершавой известковой стене, закрыл глаза и даже застонал от наслаждения. Так он сидел какое-то время, пока не осознал, что капитан все еще стоит рядом.
- Это не партизаны, Володя, - неторопливо и не открывая глаз сказал Алексей Иннокентьевич. - Это Хальдорф.
- Я так и понял.
- Он расчищал место, создавал мертвую зону. Но он не любит оставлять следов… прирожденный провокатор. И вот здесь тоже напустил переодетую банду.
- У меня были такие случаи, - сказал капитан Сад.
- Вы уже много знаете, Володя. Для своих лет очень много. Я даже боюсь сказать, хорошо ли это.
- Мы можем встретить здесь партизан?
- Нет.
- Это точно?
- Абсолютно. Их давно уже здесь нет. Год, как нет.
- Так даже лучше. Не люблю сюрпризов. - Капитан Сад еле слышно засмеялся. - Но дед каков! Бодливый.
- Он мне не понравился, Володя.
- Разве я говорю, что он понравился мне? Он держался так, словно мы с ним из одного сундука довольствие получаем. Но все равно не доверял.
- Прежде он жил не здесь. В большой пятистенке… и без сада. И сундук не здешних мест: наш, российский. Богатый был хозяин. Куркуль…
Алексей Иннокентьевич почувствовал, что ноги уже впитали весь жар, и передвинул их чуть в сторону, в нетронутую пыль. Их опять обожгло, что-то поднималось от ступней по жилам; до самого сердца поднялось.
- Хотел бы я знать следующее, Володя, - сказал он, когда смог наконец опять говорить. - Как дед очутился в этих местах? - раз. Где теперь его сыновья? С кем они? - два… - Он вдруг понял, что просто тянет время, хитрит, чтобы лишнюю минутку вот так посидеть, а со стороны это выглядит мальчишеством, даже пижонством, и сам себя оборвал: - Впрочем, все это схоластика.
- Красиво работаете.
- Пустяки. Если бы я не занялся фотографиями, это пришлось бы сделать вам, Володя. И вы увидели бы то же самое.
- Я б их просто не заметил.
- Предупредите деда, чтоб два дня из дома ни ногой. Чтоб печь не топил, ничего не вывешивал во дворе… Короче - надо исключить сигнализацию
Малахов спохватился: его тон скорее напоминал распоряжение, чем совет, а между тем, как условились, командиром группы был все-таки капитан Сад. Но услышать их не мог никто, и дело было слишком важным; капитан вникал в суть и на форму не обратил внимания, Повезло мне с ним, уже в который раз за эти дни подумал Малахов.
- Конечно, это вам решать, Володя… И вам выбирать степень воздействия на старика, - сказал он. Капитан взглянул удивленно и понимающе усмехнулся, и Малахов понял, что реверанс получился неловкий и нужды в нем не было. - Но он - крепкая штучка. Уверенно держится. Его надо на совесть настращать.
- Думаете - человек Хальдорфа?
- Почти убежден.
- Угу… действительно: смотритель при мостике… должность уж больно чудная.
- Он пошутил, Володя…
Когда капитан Сад вернулся, Малахов сидел все в той же позе. Глаза его были закрыты, правая рука придерживала лежавший рядом на завалинке «шмайссер». Он ждал, что скажет капитан, но капитан стоял молча, и тогда Малахов открыл глаза.
Капитан Сад наклонился к нему.
- Вы уже можете идти?
Значит, вся эта остановка только из-за меня, с болью подумал Малахов. Он жалеет меня и бережет. Быть может, даже в ущерб делу.
Ему стало стыдно, он чуть замешкался с ответом и пропустил еще один удар.
- Осталось совсем немного, Алексей Иннокентич.
Малахов выпрямился.
- Да-да, конечно… Я вас не задержу.
Дорога через мост была хорошо накатана. Норик Мхитарян сказал, что это немецкие армейские телеги: видно по ширине колеи. Больше ничего он был не в силах сказать, потому что сегодня в сторону замка здесь промчался на приличной скорости бронированный вездеход, и если до него на дороге можно было что-нибудь прочесть, то сейчас это было исключено - все запорошила пыль.