Баллада о сломанном носе

Мы крепко обнимаемся. Я нравлюсь маме, правда. И она мне. Мама, продолжая меня нахваливать, тоже ложится спать. Я помогаю ей забраться на диван и расправляю на ней одеяло.

— Мальчик мой, ты такой замечательный, — говорит она, засыпая.

А где-то падают звезды. Я в этом совершенно уверен.

Моя вторая глава

Когда я просыпаюсь, мама лежит на спине с открытым ртом. Одеяло соскользнуло на пол.

Я пытаюсь выбраться из кровати, чтобы его подобрать. Первым делом чувствую, как ноет глаз. Не очень сильно, но моргать лишний раз не стоит. Уже хорошо, что хотя бы предметы не пляшут… И я умудряюсь накрыть маму, не разбудив ее.

Сегодня я сам готовлю завтрак. Так бывает не каждый день. Иногда мама делает омлет и при этом так много говорит, что я перестаю ее слушать. К тому же я предпочитаю отправлять мысли куда подальше, пока на меня не обрушится день.

Хлеба удачно хватает и на завтрак, и на бутерброды с собой. Я пишу маме записку: «Надеюсь, ты хорошо выспалась. Нам нужно купить еды. Могу заскочить в магазин после школы. Люблю тебя. Барт».

Да, меня зовут Барт. Не на английский манер, с долгим «а». Нет. Меня зовут Барт, как по-норвежски называются усы, торчащие под носом шофера-дальнобойщика. И все вокруг именно так и выговаривают мое имя, хотя я назван в честь желтого человечка из «Симпсонов». Не то чтобы мы с мамой каждый день залипаем на «Симпсонах», но довольно часто на них щелкаем — все равно телек почти всегда включен. И каждый раз мама говорит, что назвала меня так не с бухты-барахты, а чтобы я вырос крутым чуваком, у которого все в жизни ладится.

— Но Барту всего десять лет, — напоминаю я.

— Когда-нибудь ему будет и тринадцать.

— Нет, не будет. Ему всегда десять.

По-моему, маме хотелось бы сына покруче. Вот потому я и хожу на бокс. «Вырастешь и еще поблагодаришь меня за это», — часто повторяет мама.

Я не собираюсь становиться боксером-профи — но вдруг кому-нибудь захочется вышибить из меня мозги? И тогда я буду маме благодарен. Вернее, это зависит от того, чем дело кончится.

Никакой я не Барт Симпсон. Возможно, меня надо было назвать иначе — но проехали.

Идти мне девять с половиной минут. Сегодня у меня в запасе целых одиннадцать.

У ворот школы я делаю глубокий вдох. Как говорится, новый день, новые возможности. Не все поговорки справедливы, но эта, по-моему, в самый раз. Ведь и правда никогда не угадаешь, что случится. Каждый день — словно сюрприз. Распакуй и узнаешь, что тебе подарили. Нужно только вдохнуть побольше кислорода и ступить на школьный двор.

Хотя, если честно, не всякая неожиданность желанна.

Не думайте, что в школе меня гнобят.

Вовсе нет: у меня нет прозвищ, никто не прячет мой пенал и не топит его в унитазе. И шуточек по моему поводу не отпускают.

Потому что в классе есть Бертрам. Да-да. Ему тоже не повезло с именем. Я немного сторонюсь Бертрама. Барт и Бертрам — согласитесь, смахивает на имена пары цирковых клоунов.

Над Бертрамом издеваются. Не то чтобы устраивают ему темные и спускают из окна на резинке от трусов. А так, по мелочам — учителя даже не замечают. Насмешки, подножки втихаря, пропажа пенала… Бертрам никогда не ябедничает. Просто бродит в одиночестве и наверняка не понимает, что в нем не так, — признаться, я тоже.

Хорошо бы помочь Бертраму, но как раз мне это совсем не под силу.

Я направляюсь к одноклассникам. Сгрудившись, мы обсуждаем, что видели по телевизору или нарыли в интернете.

— Что, в морду получил? — залюбовавшись на мой фингал, спрашивает один из них.

— Диванная травма, — отвечаю я.

Только не думайте, что за этим последует что-то вроде: «Диван напал?» или «А диван выжил?»

Нет, мы вовсе не такие близкие друзья для подобного диалога.

Никто в школе не знает, что я занимаюсь боксом. Никто в школе вообще обо мне толком ничего не знает. Когда однажды на уроке нам велели рассказать о своем хобби, я сказал, что собираю фотографии маньяков-убийц. Это неправда, но зато все заткнулись. Если бы я рассказал про бокс, могу поспорить — тут же нашлись бы желающие на перемене проверить эту новость.

В классе мы сидим по двое. Мне уже несколько недель везет. Моя соседка — Ада. Похоже, она самая нормальная девчонка в классе, по крайней мере в первой тройке таковых. У Ады ослепительная улыбка и белоснежные зубы.

Но не подумайте, что я до смерти в нее влюблен. Не успеешь что-нибудь хорошее сказать про девчонку, тут же всем видятся обнимашки-целовашки. Не стоит фантазировать. Я вовсе не собираюсь флиртовать с Адой. Мне не катит. Я знаю правила — не я их придумал. Мы даже друзьями не станем. Зато мы можем сидеть рядом на уроках.

— Привет! — бросаю я Аде.

— Привет, Барт.

Она слишком часто называет меня по имени. «Барт» в Адином исполнении превращается в какой-то тяжеленный камень. Боб или Рональдо звучало бы лучше.

— Вот я для тебя вырезала, — она протягивает распечатку из онлайн-газеты с фотографией какого-то типа с кустистыми бровями.

Его зовут Джо Хендерсон. Он убил как минимум четырех женщин, может, даже десяток. Ада уже не впервые приносит мне такие вырезки для коллекции маньяков.

— Круто. У меня такого нет.