И было все, как сказал младший султанов сын. Связал Али князя, да так хитро, что развязаться проще простого. Пришли в шатер турки – все в доспехах, богатых халатах, чалмах да с ятаганами. Шествует султан среди них, как лев среди шакалов. Грозен видом Мурад, грузен телом. Халат на нем золотой с красным подбоем, на пальцах – сплошь каменья самоцветные. Садится султан на трон золоченый, на подушки атласные, и падают все ниц – от визиря до последнего срамного отрока. Смотрит султан на князя Милоша – глаза у Мурада мутные, нехорошие, – и манит его к себе рукою. А другие на султана и глянуть не смеют – как бараны в стаде, прости Господи! Опустился князь Милош пред султаном на колено, и только тот протянул ему сапог свой для целования, как прыгнул князь, словно барс, и рассек султану нутро его поганое одним ударом кинжала – от брюха до бороды. Началось тут столпотворение несусветное – кровища из брюха хлынула, залила все подушки атласные, завалился султан под ноги, турки туда-сюда бегают, Всевышнего призывают, князя схватили и поднять на копья хотят, но слышен тут голос Баязидов:
– Не убивать неверного! Живым он нужен мне! Завтра мы предадим его смерти на виду у всех – пусть все знают, что бывает с теми, кто посягает на правителей османских. И про смерть султана чтобы в войске не знал никто. За одно слово о ней – смерть неминучая.
Подивились турки словам Баязида, но перечить не посмели – кто знает, может, он султан следующий. Связали они князя Милоша по рукам и ногам да в яму бросили, янычар к нему приставили. Не сбежать тебе, князь.
* * *
Вскочил Милош на резвые ноги,
поклонился до землицы черной:
«Хвала тебе, славный Лазарь-княже!
Хвала тебе за здравицу эту,
за здравицу да за твой подарок,
но такие не по сердцу речи!
Коль солгу я, убей меня Боже,
никогда я неверою не был,
никогда им не был и не стану,
хочу завтра на Косовом поле
я погибнуть за Христову веру!
С тобой рядом сидит твой невера,
втихомолку вино попивает —
Вук Бранкович – клятый и проклятый!
Завтра будет Видов день пригожий,
поглядим же на Косовом поле,
кто тут вера, а кто тут невера!
Что там будет, видит Бог великий,
утром выйду на Косово поле
и зарежу царь-Мурата турка,
и на глотку наступлю ногою;
коли даст мне Бог такую долю,
в град Крушевац ворочусь здоровым,
изловлю я Бранковича Вука,
приторочу к копью боевому,
как старуха кудель к прялке крепит,
на Косово вытащу на поле».
А на поле-то битва не стихает. День уж к вечеру клонится, пролилась кровь на пажити щедро, но не сдаются турки, не сдаются сербы, стоят насмерть. Иссякло терпение у Якуба, старшего сына султанова, – а и не знает он про смерть отцову, исполняется приказ Баязидов. Обнажает он ятаган свой и гонит коня вперед – не терпится ему победу одержать. Тронулось следом за ним правое крыло турецкое навстречу сербам. Заголосили янычары, зазвенели сипахи железом, закричали верблюды. Вот уж и войско сербское должно показаться под рукою Вука Бранковича. Но что это? Нет его! Куда делся Вук? Ищут Вука на поле боя, ищут войско его – ан нету их. Предал Вук своего господаря. Да что там – предал веру Христову. Нет ему теперь прощения. Увел он войско свое. Увидев это, разбежались босанцы с албанцами – бабы, а не воины. Нету больше сербского непобедимого войска.
Рад Якуб, гонит верблюдов в прореху. Но недолго ему радоваться. Падает он вдруг с коня да хватается руками за горло – а оттуда кровища хлещет. Подбежали к нему янычары – а он уж в пыли лежит мертвый. Что случилось с Якубом? Стрела его не находила, меч вражеский не доставал. Не пожалел Баязид яду для брата своего единокровного. Лишилось войско османское в Видов день двух своих повелителей, смешалось. Вот она, победа сербская, осталось только руку протянуть.