Балатонский гамбит

— Моя мать не погибла, — неожиданно сказала она. — Она жива. Она живет в Париже. И я приехала, чтобы сказать об этом.

Она видела, как он побледнел. Несколько мгновений он молча смотрел на нее, глаза потемнели. Потом, взяв себя в руки, пригласил.

— Прошу в машину.

Включив зажигание, опустил стекло, закурил сигарету. Сказать что-то было трудно. Не только ему, Джилл — тоже. Потом, выезжая со стоянки, спросил.

— Она замужем?

— Нет, она одна. Точнее, с нами, со мной, Натали и Клаусом.

— Фрейляйн Натали все-таки покинула свою прекрасную необъятную Родину? — он улыбнулся, немного успокоившись.

— Да, она приехала несколько лет назад. Они хотели ее арестовать, и она сбежала. Они сбежали вдвоем с сестрой. Ее сестра живет сейчас здесь, в Германии, в Гамбурге. А Натали с нами, она учится в университете и уже работает у мамы в клинике.

— А Клаус, кто это?

— Это сын Вальтера Шелленберга, — наступила пауза.

Джилл вдруг сообразила и исправилась.

— Это сын Вальтера Шелленберга и его жены, фрау Ильзы, это не мамин сын. Она взяла его к себе, когда фрау Ильзе от него отказалась, а Вальтер умер.

— Бригадефюрер умер?

— Да, в Италии. Клаус теперь один. Но совсем не жалеет о матери. Ему хорошо с нами.

— Я думаю.

— Мне кажется, я должна сказать вам, — Джилл продолжила через минуту. — Это многое прояснит. Я приехала не для того, чтобы звать вас с собой или хлопотать о маме.

— Нет? — он пристально взглянул на нее, тормозя перед светофором. — Мне бы хотелось, чтобы именно для этого.

— Она сказала мне, что у вас семья, и я ни в коей мере не желала бы нанести ущерб вашей жизни. Я только подумала, что, наверное, это очень трудно знать, что человек, которого любишь, которого любил, погиб. Пусть даже все осталось в прошлом. Мне знакома эта боль, эта пустота, — призналась она. — Мой жених, барон Ральф фон Фелькерзам, погиб в Берлине в конце апреля сорок пятого года. Когда бомба попала в здание на Беркаерштрассе, он закрыл меня собой. Его раздавило насмерть, а я осталась жива, — ее голос дрогнул. — Я осталась жива, — повторила она. — А его нет.

Он снова посмотрел на нее, теперь в его взгляде она прочла сочувствие.

— Все эти годы мама лечила меня, боролась за меня. Она поставила меня на ноги, но о себе ей некогда было подумать. Она была бы против того, чтобы я приехала сюда. Она даже не знает об этом.

— Она разлюбила меня? — вопрос прозвучал напряженно.

— Нет, напротив, — Джилл ответила поспешно. — Она вас любит. Она запретила мне разрушать вашу жизнь. Она говорит, после всего пережитого вы заслужили покой.

— Покой, — Йохан усмехнулся. — Если только покой. Но его тоже нет. Визенталь, еврейские организации, коммунисты, всяческого рода гуманисты — кто только ни цепляется ко мне теперь. Едва выберешься из одной навозной кучи, как сразу же попадаешь в другую. Семья — это тоже формальность. Слишком много испытаний, слишком долгая разлука. Тринадцать лет супружества на расстоянии — это немало, это способно уничтожить любой брак, даже если стараться сохранять его всеми силами. Дети не знают меня, они встретили меня враждебно, даже боятся, общий язык найти очень трудно. Жена тоже стала чужой. Но это произошло гораздо раньше. Пока был долг, пока нужно было выдержать, ждать, еще что-то держало наши отношения, теперь же осталась только форма, без содержания. Так что врозь даже легче, чем вместе. Вы говорите, она живет в Париже? — машина снова притормозила. — Я поеду к ней. Прямо сейчас.

— Ее сейчас нет, — Джилл покачала головой. — Вместе с леди Клемми, Клементиной Черчилль, они уехали на Ближний Восток. Гуманитарная миссия Красного Креста. Иначе она не позволила бы мне, — Джилл улыбнулась. — Она бы догадалась и удержала меня, нашла бы как удержать, она же психиатр. А так она знает, что я тоже должна ехать в командировку. И знает, что меня нет дома. Но я договорилась, чтобы командировку перенесли, и приехала сюда. Иначе просто не будет другой возможности.

— Она не хочет встречаться со мной? — он смотрел перед собой на дорогу.

— Я думаю, хочет. Очень хочет. Но тогда, в сорок пятом, случилось несчастье, — она запнулась. — Да, я скажу. Она может и не сказать.

— Какое несчастье? — он внимательно посмотрел на нее.

— Она потеряла ребенка. Вашего ребенка, — машина резко затормозила, сзади засигналили.

— Ребенка? Когда? — Йохан повернулся к ней.