— Но самого Пайпера не было у Мальмеди. Он не знал, что там происходит. А Зепп Дитрих не знал тем более. Те, кто устроил там стрельбу, или точнее, позволил, чтобы этот инцидент состоялся, впоследствии были наказаны. Но вряд ли это — то событие, которое заслуживает смертной казни через повешение. Что можно сделать, Уинстон? — она неотрывно смотрела на него. — Скажите, я сделаю все. Если необходимо, я попытаюсь разыскать тех пленных, которые находились там и были свидетелями, взять у них показания. Я уверена, они скажут так, как было.
— Они не принимают никакие свидетельства в пользу Пайпера, — Черчилль покачал головой, — они их попросту отклоняют. Я же сказал вам, Мари, это месть. И здесь действуют только законы мести, никакого правосудия здесь нет.
— И мы будем спокойно взирать на это? — она вытащила из пачки сигарету с ментолом, закурила, чиркнув зажигалкой. — Пайпера там не было, никаких приказов он не отдавал. Я знаю наверняка. И вы знаете, Уинстон, откуда я это знаю. А то, что произошла стычка между военнопленными и охраной — разве это единичный случай?
— То, что вы доверились нам, Мари, мы с Клемми высоко оценили, — Черчилль снова пододвинул папку к себе. — Нас связывает много лет дружбы, общее прошлое, но если я верю вам, то только потому, что знаю наверняка ваши убеждения и знаю, что вы не из тех, кто их меняет, какие бы обстоятельства ни давили на вас. Встретьтесь с теми, с кем считаете нужным, это не помешает делу. Но действовать мы будем с другой стороны, — он сделал паузу, подумав, потом продолжил: — Вы понимаете, что сам я останусь в тени, я не могу пожертвовать своей репутацией, да это совершенно и не нужно. Слишком тяжелый вес в политике так же вреден, как и вес недостаточный. Всегда надо выбирать оптимальные пути и идти по дороге наименьших жертв. Моя супруга и ваша верная подруга Клемми вызвалась помочь нам обоим. Она инициирует через Красный Крест проверку деятельности этих следователей, она имеет такое право. Соответствует ли их деятельность международным конвенциям и как они соблюдают эти правила. Мы много требовали от нацистов, чтобы они соблюдали международные стандарты обращения с пленными. Что же теперь делаем сами? И когда окажется, что они эти самые стандарты не соблюдают, а даже грубо нарушают, вот тогда понадобится человек, который поставит им диагноз. Вы знаете, что как все незрелые нации, впрочем, как и люди, американцы очень боятся двух вещей — прессы и диагнозов. Прессу я подключу, это я могу сделать. Но кто поставит диагноз? Кто отважится? Для этого нужен опытный психиатр. Врач с мировым именем. Чтобы никто не мог подвергнуть сомнению его заключения. Только такого диагноза американцы испугаются и спустят дело на тормозах. Заведут какие-нибудь комиссии, которые начнут разбирательство, и все свернут. Они умеют обставиться оправданиями, мы знаем.
— Я поставлю им диагноз, — Маренн вздохнула. — Моя кандидатура подойдет, Уинстон?
— Я не знаю лучшей, Мари, — он кивнул. — Ваш авторитет в вашей сфере непререкаем. Но имейте в виду, вы наживете себе очень серьезных врагов. И последствия будут непредсказуемыми. Американцы не любят, когда их ловят за руку.
— Вы знаете, я не боюсь, Уинстон, — она слабо улыбнулась. — И то, что я чувствую в своем сердце, для меня неизмеримо важнее того, что подумают американцы. Скажу больше: я сделаю это с большим удовольствием. Если только кто-то позаботится о том, чтобы они, эти самые следователи, или их руководители, или еще кто-то, кто вообще забыл о нравственных основах христианской культуры и морали, попали бы ко мне на осмотр.
— Это сделает Клемми, — Черчилль пыхнул сигарой. — Эти следователи у вас будут. Это уж она устроит. Стукнуть Америку по носу — это в интересах Англии, я считаю. Не надо зарываться. Мне сказали, — он посмотрел на нее с интересом, — что именно вы, Мари, выступили перед президентом Австрийской Республики с ходатайством о том, чтобы ветеранам германского вермахта и СС разрешили официально носить боевые награды.