Баламут

Олег остановился у зеркала. На него внимательно, пожалуй, даже излишне проницательно смотрел молодой человек в белой, старательно отутюженной сорочке с закатанными выше локтя рукавами, в модных черных брюках, тоже без единой морщинки, и черных узконосых полуботинках на тонкой кожаной подошве.

«Хорош наш барбос? Еще гитару с алым бантом через плечо, и готов молодец к атаке! Один лишь маленький пунктик под сомнением: приглянется ли этот молодец Лариске? Морда, прямо скажем, подкачала!.. Не серьезная она у меня какая-то. И поэтичности ни на грош: круглая, что тебе колесо тележное, а нос так и совсем никакой критики не выдерживает! Картошка картошкой! Д-да, физиономия без намека на поэтичность души. Одна карикатурная насмешка! А тут еще, придурок, подстригся». Эх, и волосы были! Кучерявые, белесовато-дымчатые. Столько расчесок поломал о дремучие эти кудри!

Олег тряхнул головой. Дернуло ж Леньку Шиткова слух распустить, будто в военкомате набирают ребят в училища. Спорол Олег горячку — оболванился, а военком и слушать их, горячих, не захотел: «Езжайте по домам, нечего зря баклуши бить! Надо будет — призовем!»

Олег больно дернул себя за жиденький вихор и отвернулся от зеркала. Вдруг чуть ли не со страхом подумал: «Уж не втюрился ли я по уши в Лариску… как в меня Сонька? Если не в шутку это у меня… что тогда со мной будет?»

В сенях кто-то громыхнул дверной щеколдой.

«Мать с фермы? — загадал Олег, напряженно прислушиваясь. — Схватить гитару и — в окно? А то опять заведет лекцию на моральные темы».

Свежий вечерний воздух колебал тюлевую штору, как бы дразня Олега: «А ну, чего тянешь? Окно распахнуто настежь, прыгай — и был таков!»

Но тут в сенях зазвенел, падая с лавки, железный ковш, и у Олега отлегло от сердца: посторонний кто-то.

Он вышел из горницы в заднюю половину, щелкнул выключателем. И с нескрываемой досадой крикнул, глядя в черный проем двери:

— Кого там несет?

Из темноты сеней — густой и мягкой — скрипуче проворчали:

— Разве эдак положено гостей встречать?

На пороге появился сгорбленный мужчина в сдвинутой набекрень соломенной шляпе, прикрываясь ладонью от резкого белого света стосвечовой лампочки, свисающей с потолка золотой грушей.

— Богато живут люди! Надо ж такие пузыри вешать! — теперь уж весело зачастил вошедший, обнажая крупную голову с апостольской лысиной. — Вечер добрый!

— Здрасте! — помедлив, неохотно уронил Олег. А про себя подумал: «И каким ветром занесло сюда вредного черта Волобуева? Чего ему еще от меня надо?»

После той, позорной для Олега, истории в конце мая не кто-нибудь другой, а вот он — Волобуев, бригадир второй полеводческой бригады, с пеной у рта требовал от председателя не только отстранения тракториста Плугарева от работы, но и незамедлительной отдачи его под суд. И вот сейчас, бесстыжая рожа, вваливается в чужой дом, как в свой собственный!

Пока Олег кипел, чертыхаясь в душе, костлявый, жилистый Волобуев не спеша повесил на крючок у двери прочерневшую от пыли и дождей шляпу, которую он носил по меньшей мере целое десятилетие. И, так же не спеша, приглаживая ладонями свалявшиеся клочья осивевших волос на висках и затылке, бодро продолжал:

— Гостей, молодой хозяин, надлежит в красный угол сажать! Не зря же наша волжская сторонушка с древлих времен хлебосольством славилась! На всю матушку Расею славилась!

— Проходите и садитесь. Разве я вам запрещаю? — сказал Олег как можно вежливее. — Вы, наверно, к матери? Но она еще не вернулась с фермы.

Волобуев озорновато засмеялся:

— Не-эт, голубь, я не к матушке. Я персонально к твоей личности пожаловал. Во-от как!

«Этого не хватало! — пронеслось в голове у Олега. — Мне уходить подоспела пора… и долго облезлый чертяка собирается гостевать?»

Все еще не сходя с места, он посмотрел в мутновато-льдистые глаза Волобуева с редкими белесыми ресницами, пытаясь угадать: под градусом бригадир или нет. Волобуев был человеком особенным: он всегда казался «под мухой», даже если день-другой и не выпивал.

Тем временем Волобуев прошел к столу у окна. Распахнув висевший мешком на его жидких плечах пиджак — той же неистребимой прочности, что и соломенная шляпа, он солидно расположился на стуле, положив перед собой недавно початую пачку «Беломора».

— Приземляйся! — кивком головы пригласил Волобуев Олега. — Потолкуем, как бывалые знакомые. Догадываюсь, зуб на меня имеешь, Плугарев. Но ты парень башковитый и должон уразуметь: не мог я по-другому. И ты на моем должностном положении, да, и ты, как правильной линии человек, тоже бы потребовал: отстранить от трактора Волобуева. И точка! А впрочем, не будем бередить старую болячку… Впереди у нас с тобой предстоит приятственный разговор.

Вытянув из надорванного края пачки беломорину, гость подвинул папиросы Олегу, неохотно присевшему на край табурета по ту сторону стола:

— Кури!

— Не балуюсь больше.