Баламут

«Как есть одна, — подумала Дашура. — И деньжата, похоже, завелись. Неужто Иван аванс выклянчил, а пропить не успел? Мелаша перехватила? — На шероховатой плите, купленной непутевым Буркиным у проезжего шофера за двадцатку, которую они вместе же пропили, Дашура с минуту постояла, с улыбкой прислушиваясь к звонким детским голосам, — Если б не они, ласточки, какая б у несчастной Мелаши жизнь была? Они, только дети, и скрашивают горькую ее участь… как вот мою мой сынарь».

Поправив на голове полушалок, она шагнула в темные сенцы с дырявой крышей и распахнула никогда не запиравшуюся дверь в избу. Шумливый Мелашин выводок встретил Дашуру дружным верещанием:

— Наша тетечка пришла!

— Здравствуйте, тетя Даша!

Над просторным столом возвышалось восемь рыже-белых головенок с торчащими туда-сюда косичками, будто подсолнечные шапки на огороде. Когда Ивана корили за его бесшабашные пьянки, он с мрачной шутливостью защищался:

— На моем месте любой бы с кругу спился! У меня ведь не дом, а бабий монастырь.

Во главе стола, спиной к печке, сидела грузная, но всегда увертливая, пышущая здоровьем Мелаша, строго следя за порядком.

— Каким тебя, Дашурынька, ветром занесло? — тоже обрадованно сказала Мелаша. — Похлебаешь с нами рыбных щец?.. Раскопала на подоловке мешок сушеной мелюзги. По весеннему времени и малявка за осетрину идет!

И она беспечно и весело захохотала.

— Спасибо, — ответила от порога Дашура. — Я на одну разъединственную минутку.

— А ты проходи, не бойся. Ирода-то нет. С бригадиром в Астрахань смотался за новым неводом. Девки, ну-ка подайте стульчик.

Аленка, третьеклассница, самая старшая, проворно поставила перед Дашурой колченогий табуретик.

— Разве что на полсекундный момент, — улыбнулась Дашура и осторожно присела. — На почту бегала. А обратно шла, дай, думаю, заверну…

Ее перебила хозяйка:

— Чтобы не запамятовать: у тебя остановился этот хорек… ну, Киршин пузран?

— Да. А ты откуда узнала, что он приехал?

— Как же! Чай Хмуркины сказали, его бывшие соседи. — Мелаша сделала большие глаза. — Виданное ли дело: судиться с ними прикатил… Эй, ты, голопузая баржа, подряд второй кусок тащишь? — И она погрозила ложкой раскрасневшейся девчурке, сидевшей по правую от нее сторону.

— Су-удиться? — теперь у Дашуры округлились ее серые бесхитростные глаза. — Да по какому случаю?

— А помнишь, у Киршиных и Хмуриных на два сада один колодец был? А копал колодец будто хорек трехжильный, он и трубы доставал… Ну, а как продал он свои хоромы с садом после смерти жены от жуткой трагедии, то потребовал с Хмуриных денежки за работу и трубы, а они ему… — Тут Мелаша пустила в ход свою ложку. На этот раз затрещины достались сразу двум девчонкам. — Ишь, вы мне, привередливые тихони! Подавай им одну севрюжатинку!

…Когда Дашура подходила к заезжему дому, в «гостиной» улыбчиво и зазывно, как и у Мелаши, светилось большое окно.

«Киршин, наверно, сычом сидит за столом и газету глазищами сверлит, — подумала Дашура неприязненно о Брониславе Вадимыче. И у нее как-то сразу испортилось настроение. — Посижу-ка на лавочке у ветел».

Она направилась к берегу. Чуть ли не у самого обрыва притулились громадные ветлы — корявые и дуплястые, с голыми и тоже перекрученными узловатыми ветвями.

В первый год своей жизни в Осетровке, в этом доме на отшибе, старые ветлы страшили ее своей уродливостью. А потом она к ним привыкла. А потом и полюбила. Летом, в палящий зной, всегда можно было отдохнуть в тени зеленеющих на радость людям мужественных кудлатых великанов.

Опустившись на щербатую скамейку, Дашура спрятала в карманы телогрейки зябнущие руки.

Глядя на неповоротливые льдины, трущиеся о забойку — сваи, оплетенные ивняком — древнее, как сама жизнь, береговое укрепление, она подумала: «Опять к ночи лужи заморозит».

Колючий низовой ветер час от часу все резче, все напористее задувавший с той стороны, поджимал плывший по Волге лед к этому — правому — берегу.

«Большой ныне ледоход. И конца ему вроде не видно. И этот ветер к ночи… как бы чего не надул». И тут Дашура подумала о прошлой — такой ералашной ночи, подумала и о своем странном, до жути странном сне, прерванном отчаянными криками истеричной жилички Астры.

«Ох, и дуреха же я! Право слово, дуреха! — попрекнула себя Дашура. — Ведь и забегала-то к Мелаше за тем, чтобы про свой сон рассказать. А начала Мелаша разговор о Киршине, и память у меня как захлестнуло!»

Сон тот был мимолетный, обрывочный, но Дашура все в нем видела до последней мелочи с той поразительной, нечеловеческой ясностью, какая никогда не случается наяву.

Незадолго до полуночи, укрыв одеялом разметавшегося Толика, Дашура сразу же уснула. И сразу же увидела она себя с Егором. Вначале они брели глухим сумрачным оврагом, продираясь сквозь колючий кустарник. Сильный и ловкий Егор, шагавший впереди нее, то подныривал под низко нависшие ветви, то руками разводил их в стороны.