Баламут 3

— Этот, Виктор, умудрился влезть мне в душу и заставил поверить в то, что я ему действительно нужна. Такая, какая есть, на всю оставшуюся жизнь и, как выражается Лара, «все такое»! — рассказывала Хельга. — А еще он был очень неплохим психологом, поэтому каким-то образом разобрался в моем мировоззрении и в идеально подобранный момент сыграл на моих мечтах о большой и счастливой семье — признался, что хочет, чтобы я родила ему двух сыновей и дочурку. Такую же красивую, как я! К этому времени я лезла на стены от одиночества, так что ухнула в новую любовь с головой и целых пять недель чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. А в одну совсем не прекрасную ночь в жилой блок моего — как мне тогда казалось — жениха вдруг ввалились его родичи. Старший брат Виктора, оказавшегося княжеских кровей, четверо Грандов-стихийников и разумник в ранге мастера последних ступеней! «Жениха» вытащили из кровати, бережно посадили в первое попавшееся кресло и немного пожурили. За безрассудство. А меня скрутили и насильно стерилизовали. Хотя абсолютно точно знали, что я все еще на контракте, а значит, предохраняюсь соответствующими плетениями! И Виктор НЕ СКАЗАЛ ИМ НИ СЛОВА!!!

Я услышал скрип собственных зубов уже после того, как сгреб Машу в объятия и прижал к себе. А через еще миг, всадив щуп в ближайшую жилу, почувствовал не душевную боль, а воистину безграничную благодарность и осторожную надежду на то, что теперь все будет хорошо.

Нет, не удивился — в тот момент меня трясло от лютой ненависти к этому самому Виктору и его родичам, а свои мысли и чувства не волновали от слова «совсем». И женщина, почувствовав мое состояние, поспешила сгладить произведенный эффект:

— Не переживай, сейчас со мной все в порядке: для того, чтобы вернуть организм в норму, потребовалось всего года три. А еще я практически не вспоминаю о Ване, Вите, родичах последнего, их методах предотвращения нежелательных беременностей и потерянных шансах на блестящую карьеру. Ах да, об аттестации после завершения контракта я еще не рассказывала. Так вот, отслужив свои пять лет, я решила вернуться в Большое Целительство. Приехала в родную академию, напросилась на собеседование к проректору, являвшемуся бессменным главой аттестационной комиссии, описала свою ситуацию и выяснила, что рассчитывать на что-то серьезное после изменения вектора развития на диаметрально противоположный и его «закрепления» на протяжении стольких лет абсолютно бессмысленно. НО… в том случае, если я окажусь умной девочкой, то он подберет мне место потеплее.

— Так, стоп! — воскликнул я, почувствовав в эмоциях Хельги не только злость, но и брезгливость напополам с презрением. — Ты хочешь сказать, что он предложил тебе стать его любовницей?

— Какой, к чертям, любовницей, Рат?! — спросила она и шарахнула через щуп такой жуткой горечью, что у меня свело зубы. — Любовница — это не самый лучший, но все-таки статус. А он предложил обслужить его прямо в кабинете и в дальнейшем прибегать по первому свистку!

— Тварь!!! — только и смог, что процедить я и почти без участия разума начал поглаживать спину женщины, которую начала бить нервная дрожь.

— Тварь! — подтвердила целительница с разгона, ошалело прислушалась к своим ощущениям и моим эмоциям, поняла, что в этих поглаживаниях нет ничего страшного, и, слегка расслабившись, продолжила начатую мысль: — К сожалению, далеко не последняя, с которой меня столкнула жизнь. Поэтому к моменту твоего знакомства с Танюшкой я страшно боялась мужчин и, в то же самое время, ненавидела их лютой ненавистью. Соответственно, очень долго не могла поверить в то, что тебя не только можно, но и нужно уважать. Хотя видела, как ты относишься к девочке, в которой я видела нерожденную дочку, знала, сколько раз и из каких ситуаций вытаскивал, выслушивала ее откровения и все такое. Вот дистанцию и держала. А еще постоянно ждала подвоха, при любом удобном случае осматривала Таню диагностическими плетениями и до смерти боялась, что ты все-таки сломаешь эту светлую и чистую девочку точно так же, как когда-то сломали меня!

— Насколько я знаю, ты не делилась с ней этими страхами и ни разу не пыталась навязать свое мнение… — не без труда справившись с накатившей злостью на уродов, испоганивших ее жизнь, негромко сказал я.

— Верно. Но бояться боялась. А после гибели Тани возненавидела тебя настолько сильно, что собиралась приложить проклятием. Но не сразу, как Горчакова, а после того, как провожу свою девочку в последний путь. Чтобы она на меня не обиделась… — глухо призналась Мария Матвеевна и, по моим ощущениям, заранее смирилась с тем, что я разозлюсь и ее оттолкну. — В тот момент это желание казалось логичным, и я изнывала от предвкушения. До тех пор, пока не увидела, с какой любовью, нежностью и отчаянием ты ее обмывал, одевал и готовил к кремации.

— Я виню себя в ее гибели до сих пор… — угрюмо признался я и ласково погладил ее по голове. — А еще понимаю, сколько боли ты пережила в том числе и из-за меня, поэтому ни в чем тебя не виню.