Бал Додо

Двое детей, опираясь локтями на согнутые колени и подперев подбородки руками, осторожно сидят на краю ямы и завороженно слушают Теодора. Тот опускает свой заступ и тщательно сворачивает самодельную сигарету, захватывая щепотки табака из пластикового карманчика, пристегнутого к ремню. Польщенный вниманием маленьких де Карноэ, будущих обитателей самой красивой могилы на кладбище, Теодор, достоверности ради, допускал долю сомнений в свои утверждения. Это только живые думают, что у мертвых всегда порядок, а вот он, Теодор, знал мертвецов, которые портили подземный воздух по шесть месяцев, а то и больше. Разве об этом нельзя говорить… Он заклеивает край сигареты легким движением языка.

До смерти перепуганные и заинтригованные этими неприличными откровениями, Бени и Вивьян опускаются на четвереньки, и им то ли кажется, то ли на самом деле, но они слышат этот подземный рокот. Услышать, как пукают мертвецы, — это ни больше ни меньше, чем заметить пресловутый зеленый луч заходящего солнца. Так сильно хочется увидеть его, что кажется, что в самом деле ты его увидел, хотя полной уверенности в этом нет. Теодор советует им прийти ночью, но, напуганные историями Лоренсии, ни Бени, ни Вивьян не осмелятся сделать это. Мертвые — это не лучики солнца, с ними не играют. Вивьян и Бени не готовы на это. Наслушавшись историй Теодора, они изобрели игру, которая состоит в том, чтобы самых достойных и уважаемых людей общества представлять мертвыми, сотрясающими подземный воздух этими неудержимыми взрывами. От этого они смеются до слез.

На этот раз Бени не до смеха. Ей легче оттого, что она была так далеко и не хоронила бабушку, это избавило ее от физического ужаса перед этим выбросом на свалку, от гримас родственников и друзей и от этой необходимости вести себя, как подобает в такой ситуации. Бени не может избавиться от навязчивой картины, как высокое худое тело в последнем одиночестве лежит на Ривьер-Нуаре, уткнувшись носом в крышку гроба, со ступнями под прямым углом, и издает эти посмертные взрывы. И эта вещьее терзает, как терзают размышления о бессмертии другой ее сущности: а существует ли она где-то, кроме ее воспоминаний, то есть во власти времени и забвения. Ужасные сомнения наваливаются на нее и, как груз, придавливают к самолетному креслу. А что, если она полностью исчезла, без остатка? А если вечная жизнь этой женщины, которая так любила ее, как и вечная жизнь вообще — это иллюзия, ложь, рожденная отчаянием, и она столетиями поддерживалась, чтобы успокоить оставшихся в живых. А если видение, которое было у нее в аэропорту, было просто миражом? А что, если не остается ничего, совсем ничего от тех, кто нас любил, от их нежности, от их защиты, от их бесплотной мощи? А если их невидимое присутствие рядом с нами — всего лишь выдумка? А что, если не выживает ничего из эмоций всей жизни — ни дыхания, ни волны? А если души и духи — всего лишь пуканье мертвых, рассеянное в вечности? А если больше никогда в жизни, никогда Бени не сможет поговорить с Франсуазой де Карноэ, от которой ей еще многому надо научиться и которой так много надо сказать?

Слеза, единственная, тяжелая, стекла из-под опущенных ресниц Бени де Карноэ, которую никто никогда не видел плачущей, разве только от злости, когда она прищемит палец дверью.

Глава 13

— Кусочек шоколадки?

Тихий, нежный голосок отвлек Бени от тяжелых раздумий. Сидевшая справа темноволосая девушка протягивает ей распечатанную плитку с орехами. Должно быть, она заметила эту слезу, какой ужас! Ее застали в слезах, и Бени чувствует себя так, как будто ее застали в туалете с незакрытой дверью и в этом унизительном положении она очутилась нос к носу с вошедшим. Кроме того, она терпеть не может молочный шоколад. Но у этой девушки, которая, судя по всему, ее ровесница, такое славное личико счастливого ребенка, что Бени принимает угощение, боясь обидеть ее.

— Вы летите на Маврикий?

— Нет, — улыбнулась девушка. — Я возвращаюсь на свой Реюньон. Я закончила учебу, теперь я стоматолог и собираюсь там открыть кабинет.

— Это что, выгодная работа, быть дантистом на Реюньоне? — вежливо осведомилась Бени.

— Да, там много работы. А вы летите на Маврикий? На каникулы?

— Нет, не на каникулы. На Маврикии я живу. Ну, то есть жила. У меня там вся семья.

— Однажды я была там, — продолжила девушка. — Пляжи красивее, чем у нас.

— Вас радует, что вы теперь будете жить на Реюньоне?

— Да, я рада снова встретиться с родителями, я их четыре года не видела, и в то же время нет, потому что мне придется жить с ними, по крайней мере первое время. Это меня немного тревожит. Я четыре года жила в Париже свободно и независимо. Теперь у меня не будет такой свободы… Куда идешь? С кем встречаешься? Вы понимаете… Это нормально? Они остались такими же, а я повзрослела. Я не знаю, как все сложится.

Появилась вожатая-стюардесса и вкатила тележку, на которой были наставлены подносы с ужином.

— …а пить?

— Мы отпразднуем ваше возвращение, — предложила Бени. — Вы любите шампанское?

— Конечно, — согласилась девушка.