Бактриана

— Мне хочется верить, что вам не безразлично, как я к вам отношусь. Но я знаю, что ваши слова и жесты ложны: вы любите Бактриану. Вы будете наказаны очень скоро: Бактриана на любовь неспособна. Это — кошка, которая боится только силы. Ее чувства пробуждаются и угасают, не завися от сердца. И потом… — Дизана поколебалась, — вы ей едва ли даже нравитесь.

Я почувствовал страшную, почти физическую боль.

— Иначе, — закончила она, — Энвер-паша не жил бы во дворце. После второй встречи она приказала перевести его из караван-сарая в маленький дворец, примыкающий к главному зданию. Всем известно, что есть подземный ход, соединяющий оба эти дома.

«Не верь, не верь, — говорил я себе, продолжая жадно вслушиваться в ее слова, — женщины коварны и лживы, она хочет очернить Бактриану в твоих глазах, заставить ее ненавидеть».

А Дизана продолжала, точно читая мои мысли:

— Если бы Бактриана не была увлечена Энвером, она никогда не пошла бы на столкновение с Советом Тринадцати. Убедившись, что совет не пойдет на войну с большевиками, она пытается теперь склонить вождей сияпушей принять участие в бухарских делах.

И потом прибавила с радостью:

— О, Энвер с ней хорошо обращается; говорят, что он ее бьет по щекам.

— Замолчи, — вскрикнул я, чувствуя, что одно лишнее слово переполнит чашу моей муки, и я буду способен на какой-нибудь непоправимый, безумный шаг.

Глава XXIV ГДЕ ВЛЮБЛЕННЫЙ СТАНОВИТСЯ ДИПЛОМАТОМ

Всю ночь шагал я из угла в угол своей комнаты, и мое обостренное воображение с непередаваемой ясностью рисовало мне одну и ту же картину: Энвер своей солдатской прямой походкой идет по темному проходу тайника.

Я заснул с головной болью и не сразу понял, что за мной прислали из дворца.

Одеваясь, принимая ванну, завтракая, я испытывал неприятное чувство при мысли о встрече с Бактрианой. Теперь я ее ненавидел, презирал — эту любовницу Энвера — именно за то, что она оказалась слабой, похотливой, похожей на тысячу других женщин.

Аромат очарования, восторг преклонения перед ней исчезли.

Бактриана приняла меня в кабинете — месте нашей первой встречи.

Она была деловита, хмура, сдержанна. В тунике черного цвета, со строгим выражением лица, она сухо попросила меня сесть. Черные круги под глазами говорили, по крайней мере, о бессоннице.

— Итак, я буду краткой. Ввиду того, что мы получили оружие и часть денег, обещанных английским правительством за помощь Энверу, то, несмотря на сопротивление Совета Старейшин, мне удалось склонить наиболее крупные племена сияпушей, живущих за пределами Кафиристана, принять участие в бухарских делах. Однако, положение Энвер-паши уже настолько ухудшилось, что, возможно, на месте потребуются некоторые срочные меры для успешного ведения операций. Поэтому я считаю, что вам нужно выехать вместе с Энвер-пашой в Бухару. Того же мнения и английское правительство.

— Откуда вам известно мнение английского правительства? — спросил я холодно.

— Энвер-паша снесся с английским представителем в Кашгаре по этому поводу, и тот ответил, что лишь после вашего прибытия в Бухару, как посланного специально по этому делу, английское правительство сочтет возможным оказать ту или иную дополнительную помощь.

Я сказал:

— Я поеду не в Бухару, а в Лондон. Положение со времени моего прибытия сюда существенно изменилось. Стратегически оно безнадежно для белых бухарских войск. Политически Энвер-паша совершенно дискредитировал себя, связавшись с крайними реакционными элементами и даже просто бандитами, не имеющими другой цели, кроме грабежа. Наконец, само оказание помощи затруднено технически: из Афганистана это почти невозможно. Из Кашгара оружие пересылать большими партиями тоже нельзя. Нам выгоднее осуществлять свою политику в Средней Азии другими путями, например, через басмачей Ферганы. Уже несколько лет, как Мадалим-бек, Иргаш и Курширмат развивают необычайно активную деятельность против Советов. Ведь Курширмат до сих пор имеет звание «командующего армией Ислама», данное ему бывшим эмиром Бухарским, а Мадалим- бек, сидя в Иркиштаме, сумел, помимо армии, сформировать и «ферганское правительство». Успенский, бывший русский царский консул в Кашгаре, усиленно нас предостерегает от увлечения Энвер-пашой и советует увеличить помощь басмачеству…

С каждой новой моей фразой спокойная сдержанность все более покидала Бактриану. Наконец, она встала и начала ходить крупными шагами по комнате вдоль библиотечных шкафов.

Потом повернулась и, всматриваясь в меня злыми глазами, сказала:

— Вы так лжете, что можно принять ваши слова за правду.

— Сударыня, — и я поднялся с достоинством, — до прибытия сюда Энвер-паши наши переговоры носили более достойный характер, и я бы сказал, с большими результатами для вашего государства.

С каким удовольствием я церемонно поклонился, сознавая всю радость мести и чувствуя, что Бактриана не сможет сейчас прервать беседу и бросить Энвера на произвол судьбы. В то же время, эта женщина была чертовски умна. Боясь, что мои слова — правда, она все-таки чувствовала, что я лгу, преследуя какие-то цели.