А… ну, назовем его Петром Борисовичем, хотя его звали совсем не так… в общем, мой тогдашний босс, так ему это, руководящая работа — нравилось. Он взялся за дело очень энергично. Мы первыми в отрасли ушли на подряд, первыми, еще весной 1991-го, перешли в юридикцию РСФСР. Когда Ельцин 19-го августа призвал к политической забастовке против ГКЧП, единственными, кто — ну, не совсем перекрыл задвижку, но хоть обозначил такое намерение, была наша фирма.
В общем, как сказал бы А.Сухово-Кобылин, "мы шли во главе прогресса, так что уже мы были впереди, а прогресс сзади!". Естественно, что когда впервые зашел разговор о внешних займах на развитие производства — мы и тут были в первых. Дело, правда, кончилось тогда ничем, точнее, потом заняли-таки, но у своих же. А сначала долго обнюхивались с вашингтонским Эксим-Банком и вот с самураями.
Получается, что целый день прошел на переговорах, ни до чего особенного не договорились, завтра Петру Борисовичу улетать в Сибирь, а на вечер японцы нас пригласили поужинать в "Сакуру". У меня еще до конца дня дела в "Роснефти", как всегда, заглаживать его самовыражение в ходе столичной командировки. Я ему сто раз уже втолковывал: "Ну, ты у нас, конечно, великий человек, но все же дверью в министерских кабинетах не хлопай, пожалуйста! Ты хлопнул, вылил гнев — и уехал. А мне потом по всем кабинетам ползать, рассказывать, что он, ты, то есть, очень хороший человек, но вот ситуация нервная — так чтоб злобы не держали". Не помогает.
В восемь собрались в "Сакуре", да еще в специально банкетном зале, я об нем и не знал раньше. Смысл тут в том, что в полу продолговатый приямок, туда ноги спускаешь. Сидишь на краю, там полосой сидение вокруг этой ямы, а над ней невысокий столик. Такой, наверное, японский обычай, но и нам, как бы европейцам, вполне удобно. Сели не вполне правильно. С одного конца образовалось русское поле: наш зам по экономической реформе Виктор, валютчица, то есть, бухгалтер по валютным расчетам Леночка, наш юрист Ира по кличке "Взрыв на макаронной фабрике" и я. А на другом конце японцы и их русская переводчица, тертая мгимошная тетка, кольцом окружившие нашего босса. Ну, да и бог с ними.
Начали опрашивать насчет аперитива. Я говорю традиционно: "Джин-тоник". Официант: " Извините, у нас нет". Я ему обьясняю, что если выйти из ихнего ресторана и пройти два шага по коридору, будет валютный продмаг, где и гордоновского джина, и швепсовского тоника — хоть пей неестественным способом. На самом деле, в японском ресторане можно бы и сакэ, тут он прав, но есть лично моя проблема. У меня по обстоятельствам трудовой деятельности образовалась аллергия на изопропиловый спирт, так что я никак не могу пить ни сакэ, ни виски, ни родной самогон. Люблю, особенно, если из тутовника, сливы или жерделы, как на Кубани делают. Но пить не могу, каждый раз расплата — весь в соплях и чихаю так громко, что родная жена начинает намекать на развод.
Босс услышал, говорит: "И мне джин-тоника". Ну, тут японцы официанта отозвали и через три минуты искомый напиток на столе и льдинки в стакане одна о другую постукивают. Выпили, заказали, что в японском ресторане положено — не будем уж "продактс-плэйсментом" заниматься. Правильно заказали, консультируясь у фирмачей при неведомых блюдах.
Приносят палочки. Дамы наши выразились, что не умеют и даже не представляют себе, как это …. Мы с Витей, естественно, распушили гребни и начали их обучать этому искусству, при этом демонстрируя друг другу знание тонкостей владения инструментом и рассказывая, кто где приобретал навыки. Он в Вашингтоне, ДиСи, а я в городе Париже, собственно, единственном заграничном месте, где я к тому времени, осени 1992-го, побывал. В старое-то время для меня и Улан-Батор был недоступной заграницей, а нового времени пока прошло чуть больше года.
И вот в этот-то момент мы с ним, видимо и упустили шефа из-под контроля. Сказалась неправильная рассадка. Потому, что в мой рассказ Лене о том, как делают только что принесенную на стол темпуру, вдруг врезалась повышенной громкости фраза Петра Борисовича: "Не школьная ты подруга, а блядь! Он и вовсе никогда в школе не обучался".
"Та-ак, — думаю, — Что же это теперь будет?" Взглянул повнимательнее и понял, что за то время, пока мы выпили по паре коктейлей, генеральный директор освоил уже не меньше шести-семи.
Увеличил зону обзора — и обнаружил, что дзайбацовцы все, как один, внимательно и с неподдельным интересом уставились на нашего хозяина. Ждут продолжения истории.
А чë тут продолжать? Всë уже! Он это внимание тоже, видимо, ощутил, почувствовал некоторую неловкость и начал обьяснять: "Смысл, — сказал он, — этого анекдота в том, что у Никиты Сергеевича Хрущева было очень маленькое образование". Он сказал, переводчик перевел, японцы покивали головами — и продолжают преданно смотреть ему в глаза.