Эта композиция из ног и венка подошла ближе, и до боли знакомым голосом произнесла:
– Бабы, а хто умер-то у нас? Чего вы голосите? Молодой хто? Ух, тяжелый! Умарилася нести! – из-за венка показалась выкрашенная в рубиновый цвет голова Матрёны.
– Новопреставленная! – Шурка начала креститься, а Эльвира пыталась нащупать в сумке новую порцию таблеток.
Матрёна, утирая пот со лба, тыльной стороной ладони снова выдала:
– А чего это вы на меня так смотрите? Вымазалась иде?
Бабы сидящие в очереди крестились, кто быстрее, кто больше . Глава вышедший покурить, сигарету уронил. Немая сцена.
Спустя некоторое время, все-таки дошло, что это не приведение, а самая настоящая живая Матрёна.
– А оказалось усе на самом деле проще пареной репы, Матрёна в город к детям уехала, а мне наказ дала по хозяйству справляться. Увидали вместо Матрёны меня, подумали, что бабка моя слегла. Да так случилось, что в соседнем селе, умер кто-то, а языки-то у людей длинные, и как это бывает, пошло поехало, и ужо не остановить. Слух, за слухом и расползлось. Моя Матрёшка рассказывала, за столом, в честь ее второго «дня рождения»:
– А я сижу в автобусе, забежала девчушка с венком, попросила передать, сказала, что помер у нас кто-то, принесла, а тут все на меня как на приведение смотрят! А этот баламут и рад, что ему полдня несли водку и самогон!
– Так Алёшенька, гудели мы в тот день почти до самого утра! Уся наша улица собралась, стол накрыли, да только по другому поводу. А на следующий день новый слух пошёл, что у нас с Матрёшкой свадьба была, сказали, что мы на старости лет сдурели.
День был дождливый, только к вечеру небо немного прояснилось. Не успел я выйти во двор, как Фомич уже был тут как тут. А я почему-то был рад появлению деда. В перерывах между сочинительством и графоманством, мне было скучно одному, а шустрому деду, как мне показалось, скучно было всегда. И если он ничего не делал или не рассказывал истории, он начинал унывать. Просидев почти весь день дома, с Матрёной Исааковной, дед скис, потому, как бабка знала наизусть все его истории, и не давала по телевизору включать футбол. Вот и пришел ко мне, с бутылем тоску разгонять. Немного подпив, он опять затронул, как мне показалось свою любимую тему.
– Сидели как-то мои друзья-товарищи, Петро, Иван, Серега и Митька, у Петра дома, за «чашкой чая». Разговаривали о том, о сем, то о политике, то о работе, то о бабах-ведьмах.
– Кстати о ведьмах! Говорят, в наших краях их пруд пруди! – между прочим, заметил Серега, пережевывая соленый огурец.
– Серый, ты рассудком на старости лет не двинулся? – хохотнул Петро.
– Да причем тут рассудок! Я читал, в древности их еще в наши края всех свозили! – поднял вверх вилку Иван.
– Вот, вот. Думаю, по наследству кому-то да передалось! – Серега почесал макушку.
– А то не передалось! Сколько вон рассказывают, что баба то в кошку перекинулась, то в свинью! – Иван разлил горючее по стаканам.
–Да на кладбище говорят, то светится что-то, то девки видятся! – Сергей не унимался.
– Да брехня это все! – не выдержал Петро, который с детства не верил во всю эту чушь, – Напьются, а потом и черти мерещиться будут!
–Нет Петро, ты не прав! Слухи на пустом месте не возникают! – стукнул по столу кулаком Серега.
– Да нет там ничего! – Петро, поправил на плечах бурку, кавказскую, с большими плечами, которая досталась ему от дядьки.
– Вот завтра и проверим! Завтра мы с Иваном в ночную смену дежурим, подходи к кладбищу! Поспорим, кто самый смелый! А то за столом все герои! Поглядим, кто дольше всех на могиле просидит! – они работали сторожами в колхозе, а при упоминании спора у всех загорелись глаза.
– Да без проблем! – потер руки Петро.
На том и разошлись.
Весь день Петро провел в предвкушении, и в ожидании, как он опровергнет все эти сказки о нечисти. День тянулся долго, но в итоге уступил место вечеру.
–Ну и где эти сказочники? – дернул плечами Петро, которого тоже можно было испугаться в темноте, из-за лохматой бурки, которую он почти не снимал, гордился, расстаться мог только летом.
В кустах, за забором что-то зашуршало.
– Тьфу ты! Трусы! Сам пойду, и что тут такого, между прочим, самое тихое место! – сам себя убеждал Петро, пробираясь через траву.
Он нашел практически в середине кладбища заброшенную могилку, и сел на край.
– Вы уж простите! – обратился он к тому, кто там был похоронен.
Так он просидел около пяти минут, ничего не произошло, спор мужики проиграли, герой собрался идти к будке сторожей в колхозе.
– Ну вот! И ничего тут страшного! Тишина и спокойствие! – громко сказал он.
– Ага, хорошо! – раздалось сзади, – Спокойствие…
Петро успел побледнеть, посинеть и позеленеть за секунду, дар речи пропал, как у первобытного, мог только издавать звуки, а ноги и руки отказали сразу. Спустя пару секунд начал себя мысленно успокаивать, мол, показалось. Начал вставать, а подняться не может, за бурку кто-то назад тянет. Он набрался наглости давай тянуть на себя, а не ту-то было, за бурку дернули, Петро аж пошатнулся.