Байгуш

        И тронулись мы вдоль улицы потихоньку. Что ни скажу – нет, не надо, не хочется. Без настроения девица и всё тут – неразъяснимая загадка. В голове пролетает – «дело ваше швах, господин хороший». Ни попить не желает, ни мороженым остудиться от зноя. Идёт себе, головку опустила. Только и теребит голубой поясок сарафанный.  Ти-и-и-хая.  Спасу нет.

      Завлекаю её разговором, а сам думку гадаю. – «Кто же ты на самом деле? Уж такая скромница, или прикидываешься? Познала ли ты ласку мужскую или в монашках сидишь?»

    Определить жажду где настоящее в ней, а где вывеска. Глаза её стараюсь ловить, походку высматриваю, в улыбке ищу – ничего определенного. Время идёт, а ни черта не понятно. Будто водица родниковая. Вроде и ласковая, а камень точит. Непонятная девка, ох! непонятная. Ну, погоди, дознаюсь я твоей сущности, тогда держись!

        Настырный я был в то время. Видел, что неприятна Наташе прогулка эта, а прилип, что тот репей к штанине. Часа два водил её по улицам. И потихоньку, помаленьку кое-что выудил из неё, хоть и не разговорил особо.

         «Эти женщины – чистой воды "темнило в яме". Спросил один раз я сошедшего с дистанции, но очень опытного в прошлом женолюба – « Митрич, вот много вы девиц пощупали, а как вы разбираете женщин на предмет понимания?»  – « Эх, малый! Сатанинское семя всё их понимание. Поди, пойми нутро ихнее. Иной раз не баба, а камнелом: ручищи, что те захваты кузнечные, с лица – рыцарь, характера мужского, талию не обоймёшь; а тронь такую, прижми в укромном местечке на листве прелой – вся так и зайдется припадком малярийным. В удовольствии с такою захлебнёшься. По утру пьян от любви задами пробираешься. А иная мамзеля, что та тростинка. Мордашка смазливая, поясницу щелчком перешибёшь, ущипнёшь – отпрянет, будто током её садануло. А ночкою заманишь её в стог да расположишь  – и ни чего в ответ. До зари жнёшь плоть ейную, аж глаза на лоб лезут.  А ей хоть бы хны. Лежит себе ничком, зенки в небо уставит и всего. Расстаёшься с такою, а в ответ улыбка постная и взор пустой, что колодец высохший. И на душе погано-погано. Не дай Бог кому спытать. Черт знает что, а не любовь получится. Домой вертаешься со стыдом, будто голым на люди попался. Жене в глаза никаких сил нету глянуть. Тут и думай, что у них в головах сидит, у баб энтих? Такие, брат, дела.»…

    Начал всё же проливаться свет на тайну с именем Наташа.  С трудом, я скажу, происходило это его действие, будто сквозь густой туман фонарик с плохою батареей включили. Но хоть посерело, и за то спасибо.

        Родилась и детство своё Наташа провела в деревеньке под Йошкар-Олой. Отец местный, мама приезжая. Брат есть меньшой. Окончила в городе техникум. Только всего и узнал. Мало конечно, но победы в любовном деле не упустил. Обозначила она под конец, что не против встреч со мною.  Я же в ответ обрисовал, что несчастно зависим от времени и появляться к ней буду, как придётся: служба, мол, такая попалась, начальство строгое.

        И начал я охотить девку.  Всякую минуту ей дарю, на любой возможности скрадываю. Через любые преграды приручаю к себе. То средь бела дня на фабрику нагряну; вызову её на проходную, уединимся, и разговоры ведём, пока подруга не прибежит за нею. То в парке на лавочке часы вечерние сжигаем, а в безветрие набережную «челнокуем» до самых звезд. Когда зорьку вечернюю проводим в разговоре у подъезда и звездочки встретим. Так и перекатилися с нею в август.

        Службу в запустение привёл частыми отлучками. Командир шибко осерчал. Ему хвоста накрутили за отказы техники, он «полкана» спустил на меня в отместку. Нагоняй обернулся физическим выражением в виде казарменного положения. Неделю прожил на боевом посту.  Выскочу в нужник, а над головою месяц в серебре, а другой раз оставлю бункер, а кругом день глаза слепит. С лихвой оплатил я небрежность к службе. В ночные часы, как телефон затихнет и солдаты уснут, лежу и мысли различным образом кручу. Иной раз так их прочитаю, потом вроде наизнанку выверну. Всё Наталью угадываю. Какая-то осторожность в ней засела. Не могу в толк взять –недоверие это или боязнь чего-то? И раз от разу одинаковая. Ни плавность движений не изменит, ни разного отпечатка в лице не увидишь. И взор всё в ноги кладёт, таит глаза и всё тут.

        И задумалось мне влюбить девку. По самому, какое только бывает, настоящему влюбить.

        Июнь 1982г. Казачьи Ла'гери.