Баязет

— Надо иметь, господа! — наставительно посоветовал он. — Каждому офицеру надо иметь. Книга для службы полезная. И сам автор — очень приятный человек. Честный человек! Чужого не возьмет. Не-ет, не возьмет, господа! И воспитание и все такое, вообще…

Офицеры обалдело смотрели полковнику в рот.

— А вы, юнкер, — обратился Пацевич к Евдокимову, — я слышал, в университете учились?

— Да, в харьковском.

— Я тоже, — заметил полковник. — Только в виленском. Прелюбопытное, скажу вам, время было… Молодость!

Потом, глянув на часы, Пацевич скромно заметил, что он привык к «адмиральскому часу».

— Мы тоже приучены! — откликнулся Ватнин и поставил перед Адамом Платоновичем штоф водки, в котором плавал красный стручок турецкого перца.

Выпивая первую рюмку и приглашая офицеров последовать его примеру, новый начальник гарнизона кстати вспомнил стишки.

— Господа, — сказал он, — вот послушайте-ка:

Нынче время не Петрово:

Адмиральский час пробьет, А в астерии хмельного Государь не поднесет; В гробе спит Петр Алексеич, При преемниках ж его Лупят с нас за ерофеич Шесть целковых за ведро! ..

Офицеры деликатно посмеялись над стихами (одни больше, другие меньше), а Ватнин вполне серьезно заинтересовался, есть ли музыка для этих виршей, чтобы петь их в конном строю?

— Потому как, — объяснил он, — моим казакам песня понравится. Шесть не шесть, а четыре целковых дерут за ведро!

Некрасов предложил полковнику местной брынзы, сдобренной тмином. Пацевич выпил с разговорами три рюмки водки, съел полголовки сыру и, покидая офицеров, заключил:

— Время тревожное. Будем же, господа, деятельны. Как муравьи, как пчелы! На шесть часов вечера, когда спадет жара, я назначаю смотр всему гарнизону. Помните, господа: любую оплошность по службе я сочту за личное для меня оскорбление. А зелененькую книжечку генерала Безака надобно прочесть каждому из вас!

На этом свидание закончилось. Перед началом же смотра новый начальник Баязета сам пригласил к себе офицеров гарнизона. Он прятался от жары в шахской усыпальнице, глубоко под землей, и окружение его составляли: Исмаил-хан Нихичеванский, капитан Штоквиц и тот же прапорщик Вадим Латышев, как видно, страдавший от оказанной ему чести.

— До меня дошли слухи, — начал Адам Платонович, — что некоторые из вас недовольны теми изменениями во внутренней дислокации войск гарнизона, которые я совершил сегодня… Ну, ничего, господа! — утешил полковник офицеров. — Капуста, чем больше ее пересаживают, тем она лучше растет. Теперь же начнем устраиваться. Чинненько, аккуратненько. Как и положено гарнизону боевой крепости.

Карабанов, стоя в стороне, с любопытством разглядывал нового начальника. «А что, если пустить ему сейчас дым в харю? » — решил созорничать Андрей, и крепкая струя табачного дыма поплыла прямо в толстое безбровое лицо полковника.

Пацевич посмотрел на него. Очень внимательно посмотрел.

Запомнил. И ничего не сказал.

— А вот я так думаю, — гудел сотник Ватнин о своем, наболевшем, кровном, казацком. — Ежели, скажем, трава есть, — так и ладно было. А теперича, что же, лошадей нам кажинный божиный день на выпас гонять? ..

«Характерец-то у тебя есть, — подумал о Пацевиче поручик Карабанов. — Вот не знаю только, как пороховой дым проглотишь:

это тебе не табак! ..»

Войска были построены для смотра вдоль дороги, что тянулась через майдан по берегу ручья, мимо еврейской части города.

На пегой лошаденке, в сопровождении Хвощинского и Латышева, полковник Пацевич трусил вдоль рядов пехоты и милиции: время от времени оттуда докатывалось «ура» — воронье взлетало с фасов цитадели, кружилось над кровлями и снова плавно опускалось на крыши…

Где-то на самом краю фланга к полковнику с рапортом подошел Некрасов: молнией блеснула в руке его сабля, плавно отринулась к плечу и в то же мгновение плашмя прилегла к ноге. «Ловко салютует наш академик! » — с завистью подумал Карабанов: теперь штабс-капитан отдавал Пацевичу рапорт — до казаков доносился его голос, и вот Некрасов снова отступил назад в шеренгу строя.

Карабанов, ради парада, вместо просторных чикчир сегодня натянул на себя кавалерийские рейтузы с кожаными леями. Сейчас он занимал место во главе своей дружной сотни — верхом, при шашке, тихонько приструнивая Лорда колесиком шпоры. Даже гриву жеребца он сегодня украсил цветами.

И вот наконец раздалось обрывистое, сиплое:

— Здорово, вторая сотня!

— Здрам-жлам, ваше высокоблагородие! ..

А под Дениской Ожогиным арабчак горячий был — тот, что от убитого курда достался, и арабчик не привык к парадам, он на дыбы встал: ноги в белых чулках и морда тонкая, злющая.

Пацевичу арабчак приглянулся:

— Откуда у тебя такой конь? По харе вижу, что украл.

— Никак нет. Его благородие подарили.

— Кто?

— Господин поручик Карабанов. За службу! ..

Пацевич не спеша подъехал к Андрею.

— Вы так богаты? — спросил он.

— О-о да, господин полковник, — небрежно ответил поручик.

— В какой, простите, губернии ваши имения? Сколько было у вашего отца душ?

— Как и у каждого человека, господин полковник, — одна.

Иначе бы он и я были бессмертны!

Улыбка тронула губы Пацевича: