Дети выглядывали из окон, поджидая возвращения родителей, отправившихся в местечко к обедне. Отец заказал в этот день молебен, а бабушка панихиду по всем покойным Янам, которые когда-либо были в ее роду, начиная с первого колена. Красивый венок, поздравительные стихи и подарки — все уже приготовлено на столе. Барунка выслушивала то одного, то другого брата, но второпях они нет-нет да и забывали какое-нибудь слово, и все приходилось начинать сначала. У бабушки дел по горло, но она время от времени заглядывает в комнату и напоминает детям: «Смотрите, будьте умниками, не шалите!»
Только бабушка вышла в садик надергать свежей петрушки, как с косогора сбежала Кристла; она несла что-то завернутое в платок.
– С добрым утром, бабушка, — кричит она, а у самой лицо такое веселое, счастливое, что бабушка невольно любуется ею.
– Не на розах ли спала, девушка, уж больно ты хороша, — улыбается бабушка.
– Вы угадали, бабушка, на моих подушках взаправду вышиты цветы, — отвечает Кристла.
– Ой, плутовка! Будто не понимаешь, о чем я говорю. Ну, твое дело: лишь бы все ладно было. Ведь так?
– Так, бабушка, так … — Кристла, угадав скрытый смысл бабушкиных слов, немного покраснела.
– Что ты несешь?
– Несу Янику подарок: ему нравятся наши мохноногие голуби — вот я и решила подарить ему парочку голубей. Пусть их выхаживает.
– Ну, зачем ты себя обижаешь? Не следовало бы их приносить, — заметила бабушка.
– А мне нисколечко не жалко, бабушка; я так люблю детей, а им от этого столько радости!… Пусть себе тешатся! Я все еще не рассказала вам, что случилось третьего дня ночью…
– Народу к нам вчера нашло, как на пражском мосту во время богомолья: недосуг было и поговорить с тобой … Помнится, ты хотела что-то рассказать про итальянца. Ну, говори, только не больно растягивай, а то я жду наших из костела, да и гости вот-вот нагрянут, —торопила бабушка Кристлу.
– Вы подумайте только, этот противный итальянец повадился ходить к нам пиво пить. Это бы еще полбеды, ведь трактир открыт для всех и каждого. Да не сидится ему, как порядочному человеку, за столом, снует по всему двору, будто помело, даже в коровник лезет. Одним словом, куда я, туда и он. Отец начал было сердиться, но вы знаете его, он такой добрый, цыпленка не обидит. Да и не хотелось ему, кроме всего прочего, посетителей отваживать, особенно которые из замка … Вот он и положился во всем на меня. Не раз я отчитывала итальянца, а он себе и в ус не дует, будто я ему любезности говорю. А я ведь знаю, что он по-чешски понимает, хоть сам и не говорит. Затвердил одно и то же: «Люблю чешских девушек …», а тут еще приложил руку к сердцу, да и встал передо мной на колени.
– Ах он негодяй! — вырвалось у бабушки.
– Эти господа, бабушка, всегда скажут такое, что уши вянут. Попробуй-ка поверь им, сразу пропадешь! Но у меня такие речи в одно ухо влетают, а в другое вылетают …
Однако этот итальянец мне порядком надоел. Позавчера были мы на лугу, копнили сено. Откуда ни возьмись. Мила… — Бабушка усмехнулась, услышав это «откуда ни возьмись». — Поговорили о том, о сем, я ему и расскажи, какое мученье мне с итальянцем. «Ты, говорит, не беспокойся, уж я постараюсь, чтоб он к тебе больше не приставал». — «Только не прогневайте отца», — прошу я его. Я знаю жерновских парней, отчаянный народ! … Вечером мой милый итальянец явился снова, а вслед за ним нагрянули хлопцы. Было их четверо, среди них Мила и его товарищ Томеш — знаете Томеша? Добрый малый, он собирается жениться на Анче Тиханковой, на моей подруге. Обрадовалась я их приходу, будто мне на платье подарили. Живо бегу за пивом и с каждым чокаюсь. Итальянец сердито нахмурился: с ним-то я никогда не пила — черт его знает, еще подсыплет чего … Хлопцы сели за стол и стали играть в карты, но только для вида, а сами все время насмехаются над итальянцем. Виткович говорит: «Гляньте-ка на него, надулся, как сыч!» Томеш подхватил: «Я и то смотрю, скоро ли он от злости откусит себе нос? Это не трудно, он свисает у него до самой бороды!» И пошли, и пошли … Итальянец то и дело в лице менялся от злости, но не отвечал ни слова. Наконец, не выдержал, бросил деньги на стол, оставил недопитый стакан с пивом и ушел, не простившись. Я перекрестилась, а парни смеются: «Если б он мог убить взглядом, нас бы уж давно не было в живых». Итальянец ушел, а я отправилась по своим делам; мать, вы знаете, нездорова, все лежит на мне. Тем временем ушли и хлопцы. Шел уже одиннадцатый час, когда я вошла к себе в горенку. Начинаю раздеваться, вдруг слышу в окно — тук-тук-тук! … Думаю, верно, Мила что-нибудь позабыл, он вечно забывает то одно, то другое. Я ему говорю, что он когда-нибудь у нас голову забудет.
– Это уже случилось, — вставила бабушка.