Я испуганно покосился на Жору. Тот выпучил глаза и пожал плечами. Так как я стоял первым, руку в окошко протянул я. И почувствовал, как к ладони прикасается что-то плоское и холодное.
— Э-э, кто ты? — спросил вахтер озадаченно. А потом удовлетворенно сообщил: — Тревога, значит.
Я выдернул ладонь и кинулся к двери его комнатки. Толкнул. Естественно, заперто. Ко мне подскочил Жора, тоже попробовал дверь рукой, а потом принялся всей своей массой с размаху биться в нее. И с четвертой попытки мы вломились в прокуренную каморку. Уже вовсю ревела сирена. Старик тряс ладонями над головой, бормоча: «Сдаюсь, сдаюсь, в плен бери, давай…» Жора дернул какой-то рубильник, и сирена смолкла. Я нажал на педаль под столом и защелкнул ее специальным замком; вертушка теперь должна быть свободной. Мы ринулись к выходу, но на пороге нос к носу столкнулись с двумя бравыми охранничками.
— Стой! — рявкнул один из них.
Смелость тут ни при чем, наоборот, именно от страха у меня полностью атрофировался инстинкт самосохранения. Я бросился в дверь, прямо на автомат.
Но в меня не стреляли. Зато я получил оглушительный удар прикладом в висок и моментально провалился в темноту.
… Наверное, только после того, как тебя побьют, по-настоящему осознаешь, что ты — в тюрьме. Не в общежитии, не в казарме, а именно в тюрьме. Кажется, я понял это первым.
Шел второй день объявленной мной голодовки.
Вчера, когда я перед строем заявил о своем решении Зонову, он сделал вид, что ему наплевать. Но я видел: именно СДЕЛАЛ ВИД. Рассчитывал, что я, столкнувшись с безразличием, откажусь от своего намерения. На самом же деле он начал нервничать, я заметил это. А сегодня майор Юра рассказал, что утром Зонов как бы мимоходом справлялся о моем самочувствии.
Давным-давно в какой-то книжке я вычитал, что голодая, нужно лежать, меньше двигаться — сохранять энергию. Я же, наоборот, без нужды суетился, слонялся по спальне, слушал анекдоты, пил чай (почти каждый взял в командировку пачку чая и кипятильник), курил, ругался, ложился и снова вставал. Не то что истощенным, просто голодным я себя почувствовать еще не успел. Только башка трещала, но это, наверное, от удара.
В нашем углу Жора со смаком описывал сцену раздевания поварих. Рассказ этот «по просьбам трудящихся» он повторял уже в четвертый или в пятый раз, но вновь и вновь успех имел место значительный. И с каждым разом повествование его обрастало все более интимными подробностями, а убогие прелести несчастных женщин расцветали все пышнее и пышнее.
Вообще, женщины стали главной и едва ли не единственной темой наших разговоров. Но сейчас ее на время потеснило обсуждение нашей попытки бегства, благо, нашлись и точки соприкосновения этих двух тем. Большинство относилось к нам сочувственно. Майор Юра пожурил нас «за недисциплинированность», но не очень строго: посчитал, что мы свое уже получили. Но один человек был настроен крайне агрессивно. Сан-Саныч. Мол, из-за вас теперь наши тюремщики усилят бдительность, пискляво митинговал он, «закрутят гайки», и достанется всем. Нечего было лезть в бутылку, нужно было обсудить план побега коллективно. Возможно, он и прав, только все равно обидно.
— Если еще кто дернется без спроса, темную устроим, — закончил он угрозой очередную тираду. — А этих пидеров (это нас с Жорой) простим на первый раз.
Вся моя нервозность вылилась во вспышку лютой ненависти к этому мозгляку.
— Слушай ты, умный, — взял я его за грудки, — пойдем-ка выйдем, поговорим.
— Пойдем, пойдем, — пискнул он воинственно.
— Бросьте, — попытался урезонить нас Юра, — не хватало нам еще промеж себя собачиться.
Но неожиданно бесстрашный Сан-Саныч сам поволок меня за рукав к дверному проему, бросив мужикам:
— С нами не ходите, сами разберемся.
В коридоре он вдруг тихо спросил:
— Ручка есть?
Я опешил и ручку ему дал. Он вынул блокнот и стал писать:
Он передал ручку мне.
Сан-Саныч вырвал из блокнота исписанный листок и сжег его, чиркнув зажигалкой.
— Пока вы с Жорой дурью маялись, — ехидно ответил он вслух на мой письменный вопрос, — мы подали Зонову заявки, и он их все выполнил. Лично я работаю уже третий день. Под лаборатории нам отдали пустые кладовки, вон, — он указал пальцем на три двери в конце коридора, в стороне противоположной столовой. — Ключ от первой — у меня. Все понял?
— Хорошо, — кивнул я.
Мы вернулись в спальню, демонстративно не глядя друг на друга, создавая видимость, что хоть до драки дело так и не дошло, но отныне мы — лютые враги.