Бабий круг

– История длинная – длиною в твою жизнь. Живы были бы твои родные, этот разговор не состоялся бы, но сейчас – другая ситуация, и только тебе решать, что делать с тем, что я тебе поведаю, – произнесла женщина, обхватив ладонями чашку, будто грела озябшие руки.

–…Мама твоя обожала всё итальянское. Не знаю, возможно, фильм какой посмотрела, или книжку об Италии прочитала, ну, вроде Горького, что ль… А, может, просто так в голову взбрело, блажь такая, а тут вдруг эта игра…

Внезапно женщина задумалась, будто что-то вспоминая или по новой переживая. Несколько минут она смотрела невидящими глазами сквозь Тамару, размеренно помешивая уже холодный чай, потом спокойно произнесла:

– Только сейчас я поняла, что по-другому быть не могло: Елена была одержима Италией, а Мотя – одержим Еленой.

«Понятно – привычная с детства Италия, но как связан с этой страной и с мамой какой-то незнакомый человек со странным именем Мотя?»

В памяти всплыли аккуратно перевязанные шёлковой ленточкой конверты, которые она нашла в мамином комоде уже после её смерти. Два десятка узких слежавшихся прямоугольников с заграничными почтовыми штемпелями и таким же чужим адресом отправителя так и оставались нераспечатанными.

–…Мотя на отца был похож – породистый, статный, красивый, а ещё – невероятно вспыльчивый, правда, в молодости это не мешало – девчонки на нём гроздьями висели, а он Елену выбрал, маму твою. Наверное, звёзды сошлись. На мгновение. А потом – разошлись. Навсегда.

С замиранием сердца Тамара ждала, что сейчас прозвучит «ушёл» или «скончался», отлегло только, когда услышала:

– После случая того, с футболом, он будто умом тронулся, боялись, как бы себе не навредил. Особенно, когда ты родилась. Лена сказала, что ребёнок – не его. Не простила она его, не захотела простить, а Матвей на неё обиделся, страшно обиделся. Пить стал, скандалить, нарочно в драки лезть… Словно с цепи сорвался. Учёбу забросил. Потом, правда, в себя пришёл, образумился. Опять-таки, по уважительной причине – во время пьянки челюсть в трёх местах сломали. Несколько часов хирурги под наркозом складывали. За такое из института автоматом отчисляли, с волчьим билетом, с занесением в личное дело, а ему дядя помог – в больнице написали, что оступился и упал. Ну, а потом… Потом кандидатскую защитил, на работу устроился. Девчушка у него появилась. Очень даже милая. Надеялись, что успокоится, забудет. Не получилось.

Женщина неторопливо огляделась по сторонам, осторожно прикоснулась к лежащей рядом шали:

– Фаины Семёновны… – не то спросила, не то просто отметила. – Сильная женщина была – ни чужих, ни своих не жаловала. За правду горой стояла.

Даже не удивившись, что гостья знала её прабабушку, Тамара продолжила расспрашивать:

– А в итальянской футбольной команде…

– Не в команде, а возле неё – переводчиком напросился, волонтёром, – не дослушала вопроса женщина. – Мотя как раз четвёртый курс закончил, домой приехал – на каникулы. А к языкам у него с детства талант – с ходу всё новое запоминал, память такая, что ли… К тому же отец на родном языке говорил, и нас учил, до последнего дня верил, что всё образуется. Надеялся семью узаконить, домой, в Италию, забрать. Не успел. Как только о нас узнали, его из консульства отозвали, хотя он только переводчиком работал. Времена такие были, не обижаюсь – скандала международного опасались. Только и осталось от него, что имена. Ах, да, забыла, что мы до сих пор незнакомы! Алессандра я. Люди в основном Сашей зовут, или тётей Шурой величают, так привычнее.

Увидев удивление Тамары, гостья улыбнулась:

– И Мотя – не Матвей, Маттео.

«Так вот откуда подпись на конвертах?! Хоть что-то стало на свои места», – ухватилась Тамара за ниточку, но тут же поймала себя на мысли, что не желает ворошить прошлое, что лучше оставить всё, как есть, но было уже поздно – женщина тяжело вздохнула, машинально разгладила рукой на столе складочки на скатерти:

– Народ наш на заграничное голодным был, жадным: мир-дружба-жвачка, фарца… На этом Мотя и сыграл. Итальянцем Елене представился, членом команды. Потом прощения просил. На коленях. Умолял простить его, каялся. Увы, есть вещи в жизни крайне неразумные…

Уловив, как напряглась Тамара, женщина добавила:

– Ты их, девонька, не осуждай – молодыми были, горячими, а ещё – гордыми, друг дружке не уступили – это их и погубило.

«Легко сказать – не осуждай», – подумала, чувствуя, как тело сотрясает мелкая дрожь. Слышать незваную гостью больше не было сил. Алессандра, будто догадавшись о её состоянии, бросила взгляд на часы и коротко закончила:

– Он так и не женился, остался бобылём. По миру колесил, вниманием не баловал – в основном фотографии присылал, да по праздникам звонил. Иногда. Сейчас осел – обстоятельства заставили. Думаю, ему приятно будет… Да ладно, не буду гадать, возможно, в жизни ещё встретитесь. Ну, мне пора, дорогая, время. А ты подумай, перевари, через себя пропусти, если сможешь – прости. Всех прости…

У двери она остановилась: