Бабьи тропы

— Как есть у нас теперь революция… и много белого офицерья по урману прячется… значит, назначаем мы для твердой власти ревком. А когда настанет полное спокойствие, то из губернии будут назначены выборы Советов. Можете, товарищи, не сомневаться. Ревком будет производить все действия по декретам Советской власти… как и было при Фоме Ефимыче…

Белокудринцы молчали. Новым и диковинным казалось им все, что говорили и делали партизаны. Смотрели на них и удивлялись. Казалось, что прошли партизаны через какую-то большую и мудреную школу и стали теперь выше на целую голову любого из жителей глухой деревеньки Белокудрино. Изумленно следили белокудринцы ее строгим порядком на митинге. С удивлением слушали складные речи дегтярника Панфила, прежде не умевшего больше трех слов подряд сказать. Бабы головами покачивали, глядя на Павлушку Ширяева, припавшего своей курчавой головой к столу и без передышки строчившего по бумаге карандашом.

Когда Панфил спокойно, но твердо обрезал богачей, у одних радостью наполнилось сердце, у других мурашки забегали по спинам. Бородатый Панфил гудел:

— Теперь ревком объявляет всем гражданам деревни Белокудриной: для того, чтобы было у нас тихо и мирно… то есть для революционного порядка, ревком назначает милицию, тоже из трех человек. Начальником милиции будет Андрейка Рябцов. А рядовыми милиционерами назначаются Афоня Пупков и Никишка Солонец… чтобы один помоложе, а другой постарше…

Панфил помолчал и спросил:

— Как считаете, товарищи, хватит для нашей деревни трех милиционеров или нет?

Собрание дружно ответило:

— Хватит!

— Довольно!

Панфил торжественно закончил речь:

— Так вот, товарищи!.. Для первости… объявлен вам полный состав революционной Советской власти для деревни Белокудриной. Ревком просит всех граждан соблюдать полный революционный порядок. Кто не будет подчиняться… с теми будем поступать по всей строгости декретов… А теперь объявляем всем, что в воскресенье в доме гражданина Валежникова будет собран новый митинг, на котором мы дадим полное объяснение, как строится Советская власть по городам и деревням и что она дает трудящему рабочему и крестьянину.

Достав из кармана спички, Панфил раскурил потухшую трубку и сказал:

— Ежели чего непонятно… можете задать мне вопрос. От имени ревкома я дам полное объяснение…

Мужики и бабы молчали.

Панфил подождал немного и объявил:

— А ежели все ясно, значит, митинг закрываем. Можете расходиться.

Все время писавший протокол Павлушка Ширяев отложил в сторону бумагу и карандаш, быстро поднялся на ноги и крикнул из-за стола:

— Помните, товарищи!.. Ревком будет стоять на страже защиты трудового народа, как рабочих, так и крестьян.

Мужики и бабы, глядя на молодого и бойкого секретаря, засмеялись. Послышались голоса:

— Ишь ты, прыткий какой!

— Научился по бумаге строчить и по-городскому говорить…

— Ай да Павлушка! — похвалил Павлушку мельник Авдей Максимыч. — Видать, не зря учил я тебя грамоте…

— Секретарь, якорь его! — смеялись мужики.

Глядя на внука, и дед Степан и бабка Настасья исходили радостью. Рядом с бабкой стояла Параська. Она видела, что Павлушка несколько раз отрывался от письма и искал ее глазами. Параська нарочно три раза меняла место в толпе. И три раза примечала, что вертится Павлушкина курчавая голова и ищут ее Павлушкины голубые глаза. Чуяла Параська, что радостно ей, и больно и досадно. Опять при встречах глазами с Павлушкиным взглядом хмурилась и отворачивалась. Куталась в шубенку, чтобы прикрыть истлевшее рваное платьишко. Нищеты своей стыдилась. По временам и злоба закипала у нее против Павлушки. А когда крикнул он из-за стола и народ засмеялся, подхваливая его, радостно отозвались голоса мужиков и баб в сердце Параськи.

Вслед за Павлушкой поднялся Андрейка Рябцов — новый начальник милиции — тоже громко крикнул:

— Как милиция, объявляю со своей стороны: можете расходиться спокойно. Мы, белокудринская советская и народная милиция, будем соблюдать полную вашу защиту!

Сеня Семиколенный закатил глаза и восторженно пропел:

— Да здравствует Советская власть!

Мужики закричали:

— Ур-ра-а!

— Да здравствуют вожди рабоче-крестьянского пролетариата и наши партиза-а-аны-ы! — закричал Афоня, размахивая шапчонкой.

И снова из комнаты в комнату, по всему Гуковскому дому, покатилось «ура».

Кричали мужики долго и надсадно. Но кричали не все. Валежников, Гуков, Клешнин, Максунов, Оводов и другие богатые мужики и старики переглядывались и молчали. Бабы тоже молчали. У многих баб от радости слезы проступили. Многим хотелось кричать вместе с мужиками. Но непривычны были бабы к выражению ликования своего в мирских делах. Испокон века ведь было заведено, что не бабье дело в мирские дела соваться. Не бабье дело и «ура» кричать.

А охваченные возбуждением мужики, не замечая колючих взглядов богачей, долго не хотели уходить из теплого, впервые прокуренного дома кержака Гукова и долго кричали здравицы и «ура».

Наконец крики утихли. Постепенно народ стал уходить во двор и дальше — на улицу. Шли кучками. Возбужденно разговаривали. Не попавшие в дом спрашивали:

— Ну, что там? Кого выбрали?