Бабье лето (повесть и рассказы)

Маше неприятно смотреть на него, она обращается к синеглазой женщине:

— Вы Босоножкина? Вам пенсию?

— Да, да, я, — женщина смущенно улыбается. — Мне не по старости, а по инвалидности. Я бы, конечно, с удовольствием работала и от пенсии отказалась бы. Врачи не разрешают. Разве я виновата? — Женщина умоляющими глазами смотрит на безгубого толстяка. Кажется, она вот-вот заплачет, и Маша начинает ненавидеть безгубого.

— Мам! — срывающимся голосом восклицает мальчик и садится на кровать.

— Не буду, не буду, — шепчет женщина и украдкой гладит руку мальчика.

Маша растерянно произносит:

— Ничего особенного, — и, уже справившись с собой, строго добавляет: — Государство обеспечивает престарелых и больных.

Женщина встает и, достав из комода пенсионную книжку, спрашивает:

— Я должна этот листочек заполнить?

— Да. Вот здесь распишитесь.

У женщины трясутся руки.

— Петр, принеси воды матери, — говорит безгубый толстяк.

Мальчик смотрит на мать, не двигаясь с места.

— Ты слышишь, тебе говорят! — щеки у безгубого становятся багровыми.

— А вы на меня не кричите. Вы мне не отец, чтобы кричать. Вы мне никто! — Дернув остреньким плечиком, мальчик выбегает из комнаты.

Маша считает деньги. У нее тоже начинают трястись руки.

— Поаккуратней, девушка, — говорит толстяк, — двадцатипятирублевочку уронили.

Он запихивает деньги ей в сумку.

— Спасибо, — сквозь зубы бросает Маша. «Надо же, я еще должна ему спасибо говорить. Из-за него и уронила, — в душе негодует она. — Лазит по чужим сумкам, бессовестный».

Только очутившись на улице, Маша вздыхает свободно, полной грудью. Вот уж ни за что в жизни не вышла бы замуж за такого противного человечишку, как этот толстяк.

Впервые за весь день она чувствует тяжесть сумки.

Маша снова бежит по улице. Надо торопиться, чтобы успеть получить зарплату и успеть купить платье. С озабоченным лицом Маша идет от одних дверей к другим, от дома к дому.

Наконец-то последний заход, и она свободна. Маша стоит у дверей Грохальского и дергает ручку старомодною звонка. Колокольчик не звенит, а как-то хрипло тявкает. За дверью никаких признаков жизни. Маша дергает ручку звонка еще и еще раз. Может, уйти? Но вот раздаются шаркающие шаги. Старческий голос спрашивает:

— Кто там?

— Пенсия.

Молчание. Маша догадывается: Грохальский в «глазок» смотрит на нее.

Глухо стучит болт, щелкает замок, звякает цепочка. На пороге высокий костлявый старик. На нем узкие брючки, чесучовый пиджак с короткими рукавами и галстук бабочкой, синий в белую крапинку. Лицо у старика желтое, с отвисшими щечками. На носу — пенсне.

Пожевав тонкими губами, Грохальский сердито говорит:

— Что это вы, девица, трезвоните на весь дом? Такая молодая, а такая нетерпеливая!

Он долго еще ворчит. Потом, сказав: «Минуточку», Грохальский закрывает дверь на цепочку и уходит. «Сумасшедший старикашка! — возмущается Маша. — Неужели он считает, что я могу его обокрасть?»

Грохальский возвращается, держа в руках квитанцию. Маша знает: старик вручит квитанцию лишь после того, как получит деньги. Он пересчитывает их трижды. Он всегда говорит: трехкратный пересчет по теории вероятности исключает возможность ошибки. Придумал еще какую-то теорию вероятности, только чтобы людей задерживать. Маша представляет, как он станет бесконечно долго, мусоля пальцы, шебаршить бумажками, и у нее почему-то начинают чесаться ладони.

Но что это? Как же так? Нет, не может быть! Она не могла потерять деньги. Не могла! Но денег нет! Это совершенно ясно, хотя она продолжает шарить дрожащими руками в сумке. От страха у нее пересыхает во рту и по спине ползут мурашки.

Грохальский, сняв пенсне, смотрит на нее круглыми пронзительными глазами.

— Ну-с, — говорит он.

— Вы извините, уж, пожалуйста, извините, — бормочет Маша, — я, наверное, забыла… то есть оставила… на почте… в общем, не взяла деньги… я завтра принесу… Вот увидите…

— Допустим, — Грохальский надевает пенсне. — Но учтите, сегодня мой срок получения пенсии. Завтра жду до шести. После шести я звоню начальнику почты и ставлю его в известность. Пеняйте на себя.

Дверь с треском захлопывается, лязгает замок. Маша несколько минут стоит не шевелясь и тупо смотрит на дверь.

Она медленно бредет по улице. Опустевшая сумка кажется непомерно тяжелой. Что же делать?! Что делать! Грохальскому она, конечно, наврала. Деньги она не могла забыть на почте. 75 рублей. Три двадцатипятирублевки она положила в отдельный конверт с надписью — Грохальскому. Этот конверт она видела в сумке, когда выдавала деньги Татьяне Петровне. Может быть, она нечаянно засунула их в другое отделение?

Маша садится на первое попавшееся крыльцо и выкладывает все из сумки: конверты, две заказных бандероли (клиенты на даче, вручить было некому).

Но денег нет. Как же быть? Что она скажет начальнику почты? Анна Николаевна так всегда доверяла ей. Теперь Машу снимут с работы… Но она же не украла деньги.

Что же делать?! Если она будет вот так сидеть и реветь, деньги к ней не придут. Их надо искать. В самом деле, бывает же так: потеряют люди и найдут.

Маша идет от дому к дому, торопливо стучится в двери и тихо спрашивает: