Бабье лето (повесть и рассказы)

Лиза, или Елизавета Ивановна, — сестра мужа Марии Андреевны. Она — ленинградка, во время войны потеряла мужа, эвакуировалась в Сибирь, здесь и осталась доживать старость.

Мария Андреевна зажгла электрическую лампу — ночник. Из темноты выступили старинный пузатый комод, над ним портрет мальчика, снятого во весь рост, кровать с высокими спинками, на которых смутно поблескивали металлические шишечки. Из верхнего ящика комода достала телеграмму. Нет, все правильно. Немного постояла в раздумье. Надо еще что-то сделать… Порылась в пахнущей пряностями шкатулке, извлекла из нее пакетик с надписью «ванилин». Не забыть бы положить в любимый Олюшкин крендель. Погасила лампу и легла.

— Ну что, убедилась?.. — раздался голос Елизаветы Ивановны. — Не понимаю, зачем так себя взвинчивать?

У Марии Андреевны чуть не сорвалось с языка: «Ты вот никого не ждешь, так и не понимаешь», — да вовремя спохватилась. «Как плохо, когда никого не ждешь». Хорошо, что есть у нее сноха и внуки. А был и сын. И когда-то в доме не было такой, порою гнетущей тишины.

Когда она впервые вошла в этот дом? Кажется, в тысяча девятьсот двенадцатом году. Да, совершенно верно, за два года до войны. Через год родился сын. Его назвали Иваном. Как радовался муж. Потом началась война. Муж уехал, как тогда говорили, не на фронт, а на позицию. Она осталась одна с ребенком.

Муж пропал без вести. Где, на какой земле он был похоронен? Да и похоронен ли? Этого она не знала. Так же, как не знала, за что, за чье счастье он отдал свою жизнь.

Работала белошвейкой в частной мастерской, получала грошовое жалованье. С трудом сводила концы с концами. Долгими были дни, полные ни с кем не разделенных забот, и бесконечными ночи. Ох, уж эти вдовьи ночи, как бездонный темный колодец, в который ты все падаешь, падаешь и упасть не можешь!

Говорят, все раны заживают со временем. Неправда. Когда из твоей жизни уходит любимый, родной человек — это не забывается. Тогда она запретила себе думать о муже, иначе не хватило бы сил жить.

Ведь до сих пор так: вспомнит вот так о безвестно погибшем муже и защемит, заноет сердце…

Мария Андреевна тяжело вздохнула, откинула одеяло и села на кровать. Пошарила рукой на тумбочке, нащупала стакан и отпила несколько глотков.

Сразу же послышался встревоженный шепот Елизаветы Ивановны:

— Ты все еще не спишь, Маша?

Мария Андреевна не отозвалась, пусть Лиза думает, что она спит.

За окном по-прежнему однотонно шумел дождь.

…Была ли она после счастлива? По-другому, но все же была. Соседки говорили ей:

— Вы счастливая, Мария Андреевна, у вас такой хороший сын.

Иван пошел в отца. Такой же рослый крепыш, жизнерадостный, общий любимец. Выдумщик. То он зачем-то дрессировал мышей. То вдруг принимался выращивать лимоны. А то производил какие-то опыты, от которых по всему дому распространялась невероятная вонь и гасло электричество. Сарай он превратил в мастерскую. И сейчас в заветном углу хранились бескрылые планеры, шестеренки, старые автомобильные покрышки и остов модели машины — нечто среднее между самолетом и глиссером. Все это она прятала от Вовки — боялась ворошить воспоминания. А уж теперь что же… Отдаст младшему внучонку. Пусть хоть отцовское детство узнает…

Ей казалось: вырастет сын, и кончатся все заботы. Позже поняла, что ошиблась, как ошибались тысячи матерей. Муж мечтал дать сыну высшее образование. Чтобы осуществить его мечту, она работала на швейной фабрике и брала заказы на дом. Иван окончил институт и жил с ней. Его кровать стояла вот здесь, где сейчас стоит ее, и по утрам она заходила полюбоваться на своего спящего богатыря.

Немного тревожась, ждала женитьбы сына. И вот стала замечать, что Иван все чаще и чаще вечерами начал уходить из дому. По тому, как он тщательно выбирал галстук и, уходя, каждый раз брился, она догадалась: в жизнь Ивана вошла женщина.

Как-то за обедом сын сказал:

— Я никогда не думал, что женщина может быть таким талантливым инженером.

«Так я и знала, вот оно, началось», — подумала она, вслух шутливо заметила:

— Плохого же ты мнения о женщинах.

Она взглянула на него и поняла: сын не слышал ее слов. Иван помешивал ложечкой в стакане, его лицо выражало и нежность и тихое раздумье.

В другой раз, когда Иван собрался уходить, она сказала ему:

— Ты бы познакомил меня с твоим талантливым инженером, пригласил бы ее к нам.

Сын ответил не сразу. Он закурил, зачем-то оправил скатерть на столе. Встал и принялся крупными шагами мерить комнату. Ну, точь-в-точь отец, тот также метался, когда его что-нибудь волновало.

Сын остановился и, глядя на мать сверху вниз, проговорил:

— Мама, у Ольги Николаевны есть ребенок.

— При чем тут ребенок, важно, чтобы человек был хороший, — сказала она.

Олюшка, как звал ее сначала сын, а после и она, с первых же дней пришлась по душе матери.

Маленькая женщина с гладкой прической и застенчивым взглядом показалась ей робкой и какой-то уж слишком неуверенной. Позднее она узнала, какая сильная воля и страстная душа у этой тихой женщины.