Бабайка

Ладно. У меня все-то то две задачи на данный час. Искать Никиту и лечить ногу. С ногой непонятно что делать, кто знает какая у них тут медицина, а в здешних травах… я и дома-то в травах не разбираюсь, а уж здесь и подавно. А вот Никита… Как я искал Никиту до сих пор? Спрашивал у людей. Я покосился на бородача. М-да… спросишь у такого. Надеюсь, он не единственное говорящее существо в этом мире. Кому-то же он там пишет?

– Всё, – сказал бородач. Небрежно сложил лист самолетиком, дунул ему в хвост, совсем как у нас во дворе делали это пацаны, и запустил его в воздух. Самолётик неожиданно резво пошёл вверх и обернулся белым голубем. Захлопал крыльями и стремительно полетел, набирая высоту, прочь.

– Будем ждать ответа, – сказал бородач, и внимательно на меня посмотрел.

И я обнаружил, что сижу с открытым ртом.

– Небольшой крюк нам с вами дать придётся, – сказал бородач. – К подножию Спящей лошади. Там источник.

– Чудодейственный?

– Само собой. Пить, кушать что-то надо, а там солонцы есть поблизости. До Далёкой Радости четыре дня пути. Еды на двоих у меня нет. А на солонцах, если повезёт, добудем дичи. Но сначала…

И он, заложив два пальца в рот, пронзительно свистнул. Всю жизнь мечтал так научиться. Ещё с прокаленного солнцем двора моего детства.

Послышалось ржание, и из глубины дубравы легкой рысцой выбежал темно-зелёный, почти чёрный скакун и остановился подле бородача, переминаясь с ноги на ногу.

– Молодец, Буц, молодец, – бородач похлопал коня по шее и достал из седельной сумы что-то вроде кожаной папки и снова сел за свой загадочный стол. Вынул из папки лист бумаги – у него что, повсюду бумага растыркана? – удивился я вяло, аккуратно открыл чернильницу, взял в правую руку перо, обмакнул его и посмотрел на меня.

– Поскольку общение наше в официальную плоскость перетекает, считаю своим долгом представиться. Констебль Хёрст. Джефф Хёрст. Вот мой знак, – он показал мне перстень. – Ваше имя?

– Григорий.

Джефф Хёрст.

Обалдеть. Поискать, так тут у них, надо полагать, и сэр Роберт Чарльтон найдётся?

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот семьдесят девятый.

Констебль положил перо и посмотрел мне в глаза.

– Послушайте, мастер, возня с вами и так отнимет у меня уйму времени. Не надо зубоскалить.

– Констебль, – улыбнулся я. – Я – серьёзен.

– То есть вы всерьёз утверждаете, что вам триста с лишком лет?

Я не нашелся что сказать.

– Давайте, попробуем ещё раз, – терпеливо сказал констебль. – Так когда вы, говорите, родились?

– Тогда не знаю, – сказал я и, увидев, как недовольно приподнялись брови констебля, торопливо добавил. – В самом деле, не знаю.

Похоже, такой ответ ему тоже не слишком пришёлся по душе.

– Как вы оказались на территории Соединённого Королевства?

– Я… я не помню. Боюсь, у меня какой-то провал… в памяти.

Отлично понимаю теперь авторов сериалов. Амнезия – это действительно хороший ход.

– Допустим. Скажите, вы подтверждаете, что не в состоянии заверить свою рану?

Ну вот мне и представилась возможность всё выяснить.

– Простите, констебль, – сказал я, дивясь про себя, как легко я сбился на язык Агаты Кристи. – Я не совсем понимаю, что значит выражение «заверить рану».

Перо в руке констебля замерло. Теперь уже мистер Хёрст не понимает, что происходит, подумал я.

– Излечить рану верой, – сказал констебль Хёрст, пристально глядя на меня, – вот что это значит.

– То есть… это как… возложением перстов, что ли?

Удивительно, какие выражения всплывают порой из глубин нашего подсознания.

– Можно и возложением. Это кому как нравится.

– Но… но ведь это чудо?

– Да, – сказал констебль. – Разумеется. И последний вопрос: ваш меч – истинный?

II

– Констебль, я больше не могу.

Не слишком мужественно с моей стороны, но я действительно больше не мог. Констебль развернулся в седле и внимательно посмотрел на меня. Видимо, я был очень плох, поскольку Хёрст молча слез с коня и принял моё заслабевшее тело. Я даже слезть сам толком не смог, а просто соскользнул с конского крупа ему в руки.

Впрочем, со связанными руками это и здоровому сделать не просто.

Констебль Хёрст уложил меня на травку лицом вверх и развязал мне руки. Вынул из седельной сумы флягу, такую, знаете, как в вестернах, вытянул пробку и сделал глоток. Посмотрел на меня и протянул флягу мне. Я сделал глоток, и поперхнулся, уж больно неожиданно знакомым был вкус напитка. Вкус знакомый с детства.

Тархун. Или что-то очень-очень на него похожее.

Я хренею, дорогая редакция.

А я уж думал, что меня ничто не удивит в этом мире.

– Плохо дело, – глядя, как кашель сворачивает меня калачиком, сказал констебль, и сильно хлопнул меня по спине.

– Не, всё нормально, – сказал я. – Я просто подавился.

– Не в этом суть, – сказал констебль. – Делу дан официальный ход. Бросить я вас не могу. И таскать вас с собой мне тоже не с руки. Вы – обуза, мастер Григорий. Что-то вроде хромой лошади.

Да пошёл ты, подумал я, сам виноват, я к тебе не вязался.