Азов

– Фить-ти! Атаман выскочил, нашелся! Вот, на тебе! – И сплюнула на землю.

Серьга сказал:

– Вот бог послал мне ягодку.

Татьянка залилась слезами и побрела на улицу. И всем стало жалко такую терпеливую девчонку. У Ваньки Чирия даже слеза скатилась по щеке.

– Да я ей, – кричала бешеная Марья, – уши до пяток оттяну, а нет, завтра же продам, как курицу, в неволю!

Татаринов выслушал непристойную ругань бабы, позвал Татьянку и спросил:

– Люба ли тебе твоя родная матушка?

Она сказала:

– Нет!

– А батюшка родимый люб?

Она сказала:

– Люб!

– А не пошла бы ты пожить в моей землянке?

– Да хоть сейчас пойду!

– А ты, Серьга, пустил бы ее к нам?

– Помилуй бог, за счастье посчитаю. Будь нам отцом!

– А люба ли тебе жинка твоя?

– Да сгинь она, сатана! Не люба!

Тогда Татаринов сказал:

– Ведите бабу в войсковую избу. Посадите под замок. Сколотим круг и разберемся, порешим, как быть.

Марью повели в войсковую избу.

Татаринов похвалил Степана за то, что его «войско» не допустило лиха в городе.

Через три дня в Черкасске-городе сколотили войско­вой круг. И круг приговорил:

– Бить Марью Зарубину, оговорившую Ксению Шалфиркину. Бить истязательницу дитяти плетьми на майдане жестоко. Быть Марье отныне безмужней и в список о том поставить накрепко. И стоять ей у столба привязан­ной, в позоре, ровно три дня.

И били Марью на майдане по приговору войска. Каялась баба, да было поздно.

Казак Серьга Зарубин женился на другой. А Татьянка стала жить у атамана Татаринова. Варвара была ей милее матери родной.

Похвала атамана Татаринова запала в душу «атамана» Степана Разина. Такой похвалы он, правда, не ожидал и потому почитал ее выше всего. И «войско» хвалило Степана. Татьянку Зарубину казачьи женки стали жалеть и не могли нарадоваться ею. А на Марью Зарубину добрые люди и глядеть не хотели. Все сторонились. И говорили многие, что Марья после того стала приходить по ночам на берег Дона и выла с причитаниями, не находя себе покоя.

Захотелось тогда атаману «войска» малого, Степану Разину, обучить своих сверстников такому делу, чтобы во всем и везде быть верными всему войску, всем казакам и атаману Татаринову.

Пришел он в войсковую избу и говорит Татаринову:

– Нам, атаман, негоже уже ходить по улицам с пустыми руками, без сабель, без воинского дела.

Татаринов смеялся.

– Нам-то пора бы уже, – говорил Степан, – рубить татарина, колоть турка… в походы ходить. Войско у нас готовое.

Атаман сказал старикам, сидевшим на длинных лавках:

– Слыхали? Видали? Подмога к нам пришла!

Старики, пригладив бороды, молча кивнули головами.

Татаринов спросил Степана:

– А велико ли числом ваше войско?

Степан сказал:

– У нас-то всего два атамана: Кондрат Кропива да я, два есаула. Всех казаков – сто сорок! Да только у нас казна пустовата. Нет сабель, нет пороху, нет и свинца. И стругов походных нету.

Татаринов опять глянул на стариков.

– Ну, стало быть, – сказал он, – вам надобно сто со­рок сабель?

– А ежли больше дашь, возьмем и больше – пригодятся.

– А где ж мне сабель взять? – спросил Татаринов.

– Бери где хочешь…

Тут старики засмеялись. А Степан нахмурился, сверкнул глазами, полными огня, сказал:

– Чего же насмехаетесь? Когда вам царь дает в Москве свинец да порох, он так же насмехается?

– Ну вот что, атаман, – сказал Татаринов серьезно, – сто сорок сабель, пожалуй, дам! Но только сабли те у нас татарские, а часть из них – турецкие. Лежат все под часовенкой без дела, ржавые.

– А ружья дашь? Без ружей нам нельзя…

– Ружей, Степан, поди, и нам не хватает. Вот отобьем у турка, нет – у татарина, – и ружья непременно дам.

Степан сиял от радости.

– Ну, порох да свинец, – сказал Татаринов, – ежли покажете нам дело храброе, я тоже дам. Не постою за тем. Вот скоро Каторжный нам привезет посылку от царя. Но может статься, что от царской посылки достанется каждому, когда поделим, хлебного запасу по зерну, свинцу по пульке, а царского сукна – всем по вершку.

– А струги дашь?

– Вот-те и Разин, – сказали старики. – Тимошкин сын! Казак удалый! Далече ль плыть собрались?

– В Царьград! – не долго думая, ответил Степан.

– Ха-ха! В Царьград! Ну и хватил! – сказал Тата­ринов. – Да ведаешь ли ты, детинка, где есть Царьград? Далече, брат-казак, задумал плыть.

– Ха-ха, – смеялся дед. – Тимошкина детинка поплывет к султану Амурату в гости! Да на море твой струг хуртина[55] перекинет.

– А я, дедусенька, – сказал Степан, – не в гости к султану собрался. И не один я, дедусь, пойду в Царьград, а как пойдете все, так и мы пойдем. И пора бы нам, дедуся, ходить в походы вместе с вами.

Старик сказал Татаринову:

– Дай-ка им те четыре стружка, кои ныне волна на берег выкинула. Починят, проконопатят, просмолят. Пус­кай по Дону казачата плавают, смекалку в воинском деле набивают. Когда-нибудь и они пойдут к Царьграду!

– Четыре струга дам! – пообещал Татаринов.

И Степан Разин, словно птенец из гнездышка, выскочил из войсковой избы.

И началось для Степана Разина и для его смелых сверстников то самое золотое детство, которое не забывается.