И вот — снова на волю.
День был светлый, солнечный. Подмазученная вода отливала лиловатыми пятнами. Щуренок спокойно бултыхался в ведре, будто угадывая новый поворот в своей рыбьей судьбе.
— А если на сковородку, ребята? — высказался какой-то шутник.
На него сердито прицыкнули. Это было кощунством — отнять подаренную жизнь. Еще несколько шагов, и бурильщик Саша Анищенко опрокинул ведро в просвет между льдинами.
— Смотри, на удочку не попадайся.
Щуренок, словно прощаясь с буровиками, вильнул в воде хвостом и исчез под набежавшей льдинкой.
— Интересно как устроено, Александр, — явно подначивая, сказал дизелист Федор Нечаев. — Этого ты сейчас в речку бросил, а на сотню других снасти поставишь.
— Так то чужие, — добродушно отшутился Анищенко. — А Шуругай уже вроде сродственника. Как в кино говорится: воспитали Бабу-Ягу в своем коллективе.
Они разошлись по вагончикам — кто досыпать после вахты, кто готовиться к следующей. Но долго не проходило это ощущение приподнятости, праздничности, вызванное и ярким солнцем, искрящимся на белом снегу, и ледовой подвижкой, как бы открывающей дорогу в весну, и проводами маленького щуренка, с помощью людей перезимовавшего трудные морозные месяцы.
По пути в свой вагончик Анищенко забежал к буровому мастеру. Было время связи, и Николай Дмитриевич Глебов охрипшим голосом кричал в микрофон рации:
— Подбаза, передай на базу! Подбаза, передай на базу! Пусть срочно шлют переводники! Срочно шлют переводники! И скобу для вытаскивания челюстей! Челюстей. Вертолет есть, нет? Вертолет! На чем вахту вывозить? Как понял, прием. Как понял, прием. Понял, говоришь! У меня все.
Он лихо щелкнул переключателем, тыльной стороной руки вытер пот со лба и вдруг неожиданно усмехнулся, отчего его лицо, только что озабоченное и напряженное, сразу стало озорным, почти мальчишеским.
— Ну, проводил милого дружка до самого порожка? Видал, как вы вышагивали. Ни дать ни взять — почетный караул.
— Сам небось не таскал к цистерне сухарики?
— Таскал, как не таскать. Что ни говори, живое — оно и есть живое. Ну, да ладно. Из твоей вахты кто летом в отпуск идет?
Анищенко словно ждал этого вопроса. Вынул из кармана сложенный вчетверо тетрадный лист.
— Сам собираюсь. Вот заявление, подпиши.
Глебов отвел руку.
— Погоди, пятьдесят восьмую доведем.
— Договорились. Ты подпиши, подпиши.
Еще некоторое время их руки выписывали замысловатые фигуры над столом, будто безмолвно продолжая спор. Наконец Глебов с коротким смешком взял заявление.
— Имей в виду, так и пишу: «Согласен на отпуск после испытаний Р-58».
— Дмитрич, побойся бога! Испытания-то и без меня проведете.
— Вот-вот, — в голосе мастера зазвучали ворчливые нотки. — Вам бы только дырку в земле сделать. А ради чего — не касается?
Несколько лет назад разведчики Уренгойской экспедиции открыли крупнейшее в мире месторождение природного газа. Нынче они ищут здесь же заполярную нефть. Эта задача несравненно труднее: то ли бурить километр-полтора, то ли углубляться в землю на три-четыре километра. Точных рекомендаций геологов и геофизиков пока на этот счет нет, 58-я буровая вроде на перспективном месте стоит. Поэтому и заинтересован мастер, чтобы опытные бурильщики ее до ума довели.
— Касается, конечно. Да ведь свет-то клином на Анищенко не сошелся. — Александр с отрешенным видом глянул в окно, и его энергичное, ястребиного росчерка лицо выразило чуть деланное уныние. — А ребятишкам отогреться надо. Опять же фрукты… Не где-нибудь, в тундре живут.
— Снова в Молдавию покатишь?
— Обязательно! — оживился бурильщик, чувствуя некоторое смягчение обстановки. — Деревенька тихая, Днестр рядом, винограду — хоть танцуй на нем. Я уж там совсем свой, на каждую свадьбу зовут. А разгуляться надо — хоть в Одессу, хоть в Кишинев. Ну, даешь добро?
— Замену подбирать надо, — неопределенно согласился Глебов. — Говорят, на базу бурильщики прибыли, что у тебя сегодня?
— Наверное, подъем инструмента. — Анищенко полистал буровой журнал. — Последние метры бурим.
— Осторожней. Проверь превентор, арматуру противофонтанную.
— Само собой. Цементу на колонну хватит?
— Еще подвезут. Поедешь на выходной, проведай моих. Мне теперь скоро не выбраться.