Азиль

Мальчишка молчит. Стоит на коленях над телом, протягивает руку, закрывает Сирилю глаза. На запястье Дидье откуда-то сверху падает тёмно-красная капля. Жиль поднимает голову и видит тонкую руку, свисающую со второго яруса. На руке – яркий браслет из ниток, Жиль запомнил его, когда мадам Элоди при знакомстве погладила его по голове.

Она пахла травами – как в Соборе, в комнатке, где отец Ксавье хранил лечебные растения. Жиль даже помнил некоторые из них. Розмарин, мята, ромашка, герань…

– Нет.

Жиль не сразу понимает, что это говорит Дидье. Слишком твёрдо для двенадцатилетнего мальчишки звучит это коротенькое слово.

– Подумай, – хмурится Клермон. – Правильный ответ не только сохранит тебе жизнь, но и…

– Нет!

Дидье встаёт, гордо расправляет плечи, сжимает кулаки так, что белеют костяшки пальцев. Рене мрачно кивает, разводит руками.

– Шаман, ты это… – бурчит Тибо. – Не надо. Перебей ему руки или глаза лиши, но не тро…

Дидье бросается на Клермона, как распрямившаяся пружина, но тот отшвыривает его к ногам Жиля – как игрушку.

– Акеми. Дай сюда меч, – требует Рене, не сводя с Дидье глаз.

Она повинуется с таким же пустым взглядом. Рене вынимает вакидзаси из ножен, делает шаг.

– Я тебя последний раз спрашиваю. Ты со мной?

Кончик меча касается подбородка Дидье. Мальчик поднимается с пола, выпрямляется, оглядывается на Жиля. И кажется взрослее своего старшего приятеля лет на десять.

– Я не трус. И не предатель, – говорит сын кузнеца Йосефа.

– Да, – отвечает Жиль еле слышно.

Рене разворачивает мальчишку спиной к себе, перерезает ему горло и отталкивает прочь вздрагивающее тело. Жиль оторопело смотрит, как кровь Дидье пропитывает ковёр.

– А теперь ты расскажи, что здесь делал, – слышит он голос Рене словно издалека.

Слов нет. Язык превратился в неподвижный инородный предмет, губы словно смёрзлись, заперев любые звуки. Вокруг шумит и рокочет море. Жиль беспомощно моргает, понимая, что теперь он один. Совсем один, и никто…

И даже не слышит, как кричит и плачет Акеми. И не сразу понимает, чьи руки смыкаются вокруг него. Мир возвращается слишком медленно, Жиль не успевает дышать, смотреть, думать, слышать…

– Рене, родной, хороший, любимый, не трогай! – причитает Акеми, прижимая Жиля к себе так крепко, как будто хочет спрятать внутри себя. – Что хочешь делай, только не убивай его, я тебя умоляю! Это же Жиль, это мой Жиль, разве ты не узнаёшь?

На неё хмуро смотрят, отводят глаза. Рене вытирает вакидзаси о кресло, убирает меч в ножны, хлопает Акеми по заду:

– Всё, хватит. Прекращай орать, забирай своего засранца и пошли отсюда. Тибо, общий сбор. В здании чисто?

– Ну да, кого не перебили, тех я ледком посыпал. Оставил привет полиции, – ухмыляется коренастый.

– Валим. Лица прикрыть – и через подвал, как пришли, – распоряжается Рене.

Он покидает кабинет Сириля последним. Вытряхивает из браслета кристалл льда, подращивает его на ладони, ломает пополам и бросает на пол. С тихим потрескиванием Синий лёд начинает расти. Рене склоняется над телом Дидье Йосефа и с сожалением говорит:

– Мне действительно жаль. Ты достойный сын, ученик и преемник. И ты бы жизнь положил, чтобы достать меня и поквитаться. Потому иначе я не мог. Лети под Купол с миром.

Синий лёд тонкими щупальцами поглаживает сжатые в кулак пальцы Дидье. Рене ощущает в этом что-то похожее на осуждение. И прежде чем уйти, он брезгливо давит каблуком лёд возле тела Дидье.

XIII Дурная кровь

– Месье Каро? – вежливо окликает юная секретарша в очередной раз.

Это двадцатый. Или двадцать первый. А может, и больше.

Бастиан сидит за столом, заваленным бумагами, закрыв руками лицо. Отчёты, доклады, сводки… Третьи сутки он не вылезает из полицейского управления Второго круга, куда стекается вся информация о происходящем в трущобах. Да, Советник Каро не на своём месте. Но он считает себя причастным к событиям последних дней и активно работает вместе с Пьером Робером.

Чёртово утро. Чёртова полиция. Чёртово кресло, скрипящее под задницей. Чёртова трёхдневная рубаха, воняющая потом. Чёртова ситуация, в которой не только Бастиан чувствует себя бессильным.

«Когда всё это началось? Что истинная причина? Кто виновник того, что люди друг друга режут на улицах и ненавидят тех, кто их кормит? Почему я из снабженца превратился в карателя? Почему мне приходится таскать с собой оружие и ходить по улицам в окружении охраны?» – морщась от головной боли, размышляет Бастиан.

«Пейте нашу Кейко», – лозунг, которым пестрят стены Второго и Третьего круга. Напились уже. Сполна напились. Под сотню жертв. Тридцать девять детей, сорок семь взрослых. Старики в основном. Совет лишился де Ги и Фейада. Когда Бастиан осознал, что осталось лишь пятеро градоуправленцев, на него обрушилось понимание, насколько их мало – жителей Ядра. И как легко их – защищённых высокой бетонной стеной и полицией, имеющих куда лучший доступ к лекарствам и продуктам, чем все прочие, – уничтожить.

Просто швырнуть дохлых крыс в трубу, несущую воду в их дома.

«Пейте нашу Кейко»…