Аввакум

Он погладил левой рукою себя по бритой щеке и усмехнулся. Расе, жене, нравился бритый муж.

Поплавок нырнул, рука рванула удилище, и перламутровый пескарь затрепетал в воздухе, ударяя хвостиком по новорожденному, тонюсенькому, похожему на пескаря месяцу.

Завтра у Расы день рождения, он решил угостить ее ухой из пескарей, вкуснее которой не бывает.

Весь год он прожил как в сладком сне. Само детство вернулось к нему. Ему не надо было стремиться куда-то, к чему-то… Утром он шел в лес и, если не было холодно, стоял, прислонясь к дереву, и лес, потеряв его из виду, жил не таясь. В двух шагах от себя он видел любовные игры зайцев. Видел, как лиса ловила и поймала мышь. Видел гадюку, убившую ужа, а все-то говорили, что ужи – гроза гадюк. Он никого не тронул из зверья и не желал знать иных людей, кроме Расы, маленькой Расы и Миколаюса.

Крестьянская работа Андрею была не по его рукам. Раса, умница, поняла это и никогда ни о чем не просила, Мужчина, посланный ей самим небом, был дворянином, и он озолотил ее. На все важные крестьянские дела Раса нанимала работников. А сена накосил сам Андрей. Любил походить с косой, испить разлитого в воздухе травяного духа, от которого не миражи в голове, а одна только радость.

После сенокоса Раса глядела на мужа влюбленными глазами – таких косарей она еще не видывала. И Андрей был рад, что его любят.

Только раз он ездил в селение, где случилась у них резня с людьми Поклонского. Раса, чтобы не обременять себя чрезмерной работой, продала трех коров из пяти и трех телок.

На базаре Лазорев встретил своего солдата и узнал, как местные вдовствующие женщины спасали и выхаживали раненых. За малым исключением, выжившие остались со своими спасительницами.

– Все равно что на том свете! – сказал солдат. – Жизнь тутошняя сытней и свободней. Одно плохо – уж больно разумна.

– Андрис! Андрис! – На тропинке стоял, не видя рыбака, Миколаюс.

– Я здесь! – Лазорев поднялся из травы.

Мальчик принес кринку парного молока и хлеб.

– Спасибо! – сказал Андрей по-русски.

Литовский язык он освоил так быстро, что Раса и ее дети иногда затевали с ним игру в слова, то показывая на какие-то предметы, то выговаривая трудные сочетания слов. И выходило, что он все почти знает.

– Сегодня рыжая корова прибавила! – сказал Миколаюс, берясь за удочку.

– Это потому, что мы ей накосили медвяного, самого вкусного сена. – Андрей кивнул на стожок сена на лугу.

Низко, чуть не задев поплавок, промчалась над водой ласточка. Мальчик дернул удочку и с плеском вытащил большого красноперого голавля.

– Ого! – похвалил Андрей и вдруг медленно стал садиться, с куском хлеба в одной руке, с кринкой молока в другой. – Ложись, Миколаюс! Ложись!

Мальчик лег, но тотчас поднял голову и снова упал на живот: из леса выезжали всадники.

– Удочку забери! Ведро! Ко мне за куст! Ползком! – шепотом приказал Андрей, допил молоко, хлеб положил за пазуху и пополз в боярышник, густо облепивший пригорок. Миколаюс улепетывал на коленках за ним следом, посыпая траву пескарями.

За кустами Лазорев огляделся.

– Беги домой! – шепнул он Миколаюсу. – Им тебя не видно. Тот берег ниже. Скажи матери, пусть самое ценное спрячет в лесу.

Мальчик убежал, прихватив и удочку, и ведро с пескарями, и кринку, утопив ее в ведре.

«Обстоятельные люди», – подумал Андрей, поглядев вослед сыну Расы, – и все внимание на реку.

Насчитал пятьдесят лошадей, но всадников было чуть меньше. Видно, у отряда потери.

– Мать твою так! Куда ты коня суешь? Тебе места на реке мало?

Не ком, а жуткий еж встал у Лазорева поперек горла – свои! И такие же глупые!

Поискал глазами командира.

«Молодой Хитрово! Яков».

Лошади пили воду, фыркали, рейтары громко переговаривались.

– Далеко забрались! – сказал один.

– Язык языкастый нужен!

– Как бы нам самим языками не стать! Свейские люди не дурей нас с тобой.

– А ты по сторонам меньше поглядывай.

– Лучше лишний раз головой повертеть, чем головы лишиться.

«Свободные лошади у них для языков приготовлены, – догадался Андрей. – Стало быть, война со шведами, если свейских языков ищут?»

Раздались команды. Рейтары сели на коней и уехали, не торопя их. Шведы, должно быть, тоже близко.

Раса сидела за столом, глядя в одну точку.

– Они уехали, – сказал Лазорев.

– Слава Богу! – Она сделала вид, что тревога ее прошла.

Ночью Раса изласкала его, да так, что подвывать принялась.

– Что с тобою? – спросил он ее.

Было уже светло, она, красивая, как никогда, лежала, глядя в потолок.

Ответила, когда обед ставила на широкий стол:

– Русские приходили.

– Боюсь, что и шведы скоро появятся.

– Русские приходили, – повторила Раса, и ее голос был тусклым от покорности судьбе.

Лазорева приход своих ничуть не встревожил. Удивило другое: только призадумался о былой своей жизни, тотчас и явились резвые рейтары, будто стояли в лесу и ждали, когда он их позовет.

Нет, душа не кинулась стремглав в погоню за Яшкой Хитрово. Лазорев был доволен миром и покоем в самом себе, война бы вот только не задела его убежища.

Он почистил коня, подкормил овсом и пшеницей.