Аввакум

Броситься напролом – погубить не только всю кампанию, но и само войско, такое превосходное войско!

Затаиться? Усыпить бдительность? Ничего другого не оставалось…

Коронный гетман седоусый и седовласый пан Станислав Потоцкий садился на коня поутру, въезжал на специально насыпанный для него холм и в зрительную трубу смотрел на русский лагерь.

За валом под присмотром нескольких всего казаков паслись кони, кони паслись и в самом лагере. Дым костров доносил запах конины: ни русские, ни казаки конину обычно не едят, как не едят свинину татары. Значит, с продовольствием у Шереметева худо. Но отчего таким миром веет от этого боевого лагеря? Дождик замочил? Морось несло шквалами, серые тучи сели на землю и тащились, переваливаясь с боку на бок, как перекати-поле. На валах редкие стрелки. Привал, а не война!

– Привал, а не война, – сказал Потоцкий вслух и отправился в свой шатер завтракать, никому ничего не указывая, не задавая работы, не делая замечаний. Было видно, что коронный гетман недоволен, но недоволен он был постоянно.

4

К Шереметеву явились киевский и миргородский полковники, принесли подметные листы.

«Панове казаки! Верьте королю, вашему государю, он осыпет вас милостями. Не верьте москалям, которые говорят вам, будто король ждет своего часа, чтобы отомстить казакам. Вспомните, как жестоко нападал на Речь Посполитую пан Выговский. Вспомните, как киевский полковник Антон Жданович прошел огнем и мечом от Кракова по всей Польше. Но и эти двое взысканы ныне королевскими милостями. Вы все, перейдя на королевскую службу, будете записаны в реестр, получите жалованье не московской порченой медью, а серебром, вы получите свободу, и дети ваши будут свободными, а не рабами московского самодержца, у которого даже бояре зовутся не панами, а зовутся царскими холопами».

– У меня шесть человек перебежало, – сказал Апостол.

– У меня трое, – сказал Дворецкий.

– А где Цецура? У него таких листов нет? И никто от него не ушел?

– У Цецуры две сотни взбунтовались. Он уговаривает казаков. А сколько у него ушло – не знаем, – объяснил отсутствие наказного атамана Апостол. – Нельзя нам больше здесь оставаться.

– Но где же гетман? Почему он не идет?! – сорвалось с языка у Василия Борисовича.

Полковники насупились.

– Гетман молод, им Ковалевский крутит. А Ковалевский самого Выговского хитрее. Уж такая лиса, не приведи Господи! – сказал Дворецкий.

– Коли гетман к нам не идет, пойдем мы к гетману, – согласился Шереметев. – Выступаем завтра в шесть часов утра.

Поляки глазам своим не поверили. Медленно, деловито, словно на базар, из лагеря русских выходил табор, направляясь в степь, в прореху между станами татарского и коронного войска.

– Они что же, не боятся быть битыми с двух сторон? – изумился Потоцкий.

Вся польская и татарская конница села на коней и изготовилась к бою. Русские остановились, попятились, ушли за валы.

Польские трубачи заиграли отбой, войско вернулось в лагерь, поставило лошадей. И тут трубачи повторили тревогу. Табор русских снова отправился в путь.

– Они нас за дураков, что ли, принимают? – возмутился Потоцкий, посылая войска наперехват табору.

Но табор снова ушел за валы. Конница гарцевала под дождем, ожидая от русских подвоха. Однако русские не показывались. И снова был дан отбой. Снова польское войско покинуло лошадей, приготовляясь отобедать, как тут табор Шереметева уже в третий раз появился в степи.

– Он в игры играть?! – взорвался Потоцкий, высылая все войско встретить дорогих гостей.

Русские опять ушли.

Целый час продержал конницу Потоцкий в боевых порядках. Отступил за валы и еще час держал в седле. Русские угомонились.

Но стоило всем разойтись по палаткам, табор-нахал явился в степи и пошел прежней дорогой.

Поляки не заставили себя долго ждать, а татары вывели только отдельные отряды.

Шереметев развернулся и ушел в лагерь.

Голодные солдаты молчали, голодные стрельцы не стеснялись крикнуть в спину воеводе:

– Сам спрячется в шатер да жрет, а мы топай на голодное брюхо!

– Ему игра, а на нас нитки сухой нет!

Василий Борисович слышал дерзости, но сделал вид, что это про кого-то другого. У него был план измотать дурацкими вылазками поляков, приучить к несерьезности поползновений, а под утро напасть, вырезать как можно больше людей и тотчас двинуться табором к Чуднову. Однако не польское войско измучилось, сами выбились из сил, и пришлось всем дать отдых.

Утром в атаку пошли поляки, но тоже лишь криками обозначили ярость и прыткость да стрельбой издали. Лагерь Шереметева не отвечал. Казаки и русские берегли порох.

Ночью к польскому лагерю подобралось пять тысяч казаков Цецуры и столько же солдат и стрельцов князей Козловского и Щербатова. Поляки сидели в окопах, не спали, ждали нападения. То ли Станислав Потоцкий имел дар прозрения, то ли перебежчики-казаки предупредили. Пришлось отойти. Тихо, без выстрелов.

– Измена! – сказал Шереметев. – Я чую запах измены! Уж такой у нее сволочной, неотвязный запах!