Автостопом через Африку

Снова залез в палатку, на ходу успев натянуть кроссовки на босую ногу, появился с паспортом в руке. Не глядя на паспорт, «горилла» велел автоматчикам срывать палатку.

Несмотря на мои протесты и предложение собрать ее самому, оттяжки сорвали и вместе со всеми вещами внутри, огромным тюком погрузили в недра багажника. Меня же впихнули на заднее сиденье между двумя автоматчиками. «Горилла» поехал впереди, на белом «Мерседесе».

Всю дорогу я пытался выяснить, за что меня задержали. Солдаты не желали вдаваться в объяснения и лишь сказали, что во всем разберутся в полицейском участке.

В «Police Station» разбирались следующим образом: «горилла» грубо толкнул меня на бетонный пол, ударом ботинка выбив мои ноги, при попытке пересесть на корточки. Криком позвал к себе начальника смены и, загибая пальцы на руке, перечислил на суахили мои преступления. После каждого загнутого пальца он бросал на меня такой гневный взгляд, будто я украл у него фамильные бриллианты. Отдав распоряжения, «горилла» удалился вместе с автоматчиками.

Дальше начался крайне интересный процесс обыска (или составленье описи?) моих личных вещей: Вынимая из скомканной палатки вещь (например, — штаны) и показываю ее полицейским. После того как вещь тщательно ощупывалась и рассматривалась, следовал глупейший вопрос на английском языке: «Что это такое?» Поскольку арестованный не знал многих названий предметов, то показывал жестами применение каждой вещи (иголки, зубной щетки, очков, мыла…) что несколько веселило прочих полицейских и задержанных, но сильно утомляло допрашиваемого. Предметов у меня оказалось больше двух сотен. Наконец дошли до ценностей: 7250 танзанийских шиллингов, три доллара США, 5203 российских рубля (дореформенных, на сувениры) и … большая пачка билетов МММ, предназначенных для случая ограбления. Паспорт и деньги положили в серый конверт и заявили (на словах), что вернут завтра утром. Попросили подписать список вещей, копию дали мне в руки. Вывернули все карманы и велели снять обувь. Кроссовки были изломанны во всех направлениях и даже постучали по полу в надежде найти … что? А черт их знает, что они искали — мне не говорили.

Пока ломали обувь, я упаковал все вещи в рюкзак. Рюкзак поставили под стол, туда же кроссовки. Пригласили пройти куда-то босиком и без вещей. Предположив, что раз босиком, то возможно это какой-нибудь медицинский осмотр, иду следом.

С лязгом отворилась решетка, за ней открылся совершенно темный коридор, пахнущий мочой. В боковых дверях были маленькие зарешеченные окошечки, сквозь толстые прутья к нам тянулись руки черных арестантов. Без перевода было понятно, что они умоляют охранников выпустить в туалет. Открыли свободную камеру, видя мое замешательство, открыли соседнюю, полную людей.

— Хочешь ночевать один, или в камере с другими заключенными?

— Нет уж, лучше один. — Сказал я, мысленно оценив первый вариант.

— Заходи.

— Куда? Я ничего не вижу, почему не включили свет?

— Здесь нет света, убедись. — И охранник красноречивым жестом провел по стенам и низкому потолку своей дубинкой.

— Но здесь нет никаких условий для сна! — Сказал я, исследуя темный каменный мешок на ощупь. Там не было никаких нар, ни умывальника, ни унитаза… вообще ничего. Только каменный пол, пропитанный все той же мочой.

— Почему? Вот эти люди здесь спят много ночей. — Сказал охранник, показав дубинкой на соседнюю камеру.

— Но здесь невозможно спать! Здесь нет даже туалета, я протестую! Я ни в чем не виноват!!!

— ОК, если обещаешь хорошо себя вести, то мы не будем запирать твою камеру, и ты сможешь ходить в туалет, когда захочешь. Туда. — В темном углу коридора раздавался шум льющейся воды, в коридор вытекала лужа непонятного происхождения.

— Но я — российский путешественник! Я не должен спать здесь! В чем моя вина? Дайте мне переводчика и звонок консулу!

— Сейчас ночь. Будешь шуметь — закрою дверь камеры и не попадешь до утра в туалет.

Завтра утром тобой займутся. Спокойной ночи.

Как не старался я себя приободрить тем, что это «какое-то недоразумение» и завтра меня выпустят, желания укладываться спать, совсем не возникало. Глаза кое-как привыкли к темноте, нос к запаху. В соседних камерах стали упрашивать по-английски, но я ничем помочь им не мог, ибо ключей к их дверям у меня не было. Вскоре кто-то стал стонать, кто-то храпеть.

Стали кусать комары и блохи, особенно за голые ноги. Я стал стучать по двери, попросил позволить взять из рюкзака спальник и фонарик.

Сказали, типа «не положено». Потом я показал охранникам жестом, что меня кусают блохи и комары, и что малярия — очень опасная болезнь. Это возымело действие. Офицер принес двумя пальцами мои носки. Вскоре, когда офицер лег спать, охранник сжалился и выпустил на 2 минуты к рюкзаку. Я схватил накомарник, антикомариный DIPTEROL-карандаш, туалетную бумагу. Хотел взять еще и коврик для сна, — но это уже запретили.