– Тогда поехали... – решился Руслан, хотя ему, полевому командиру, как догадался Али, казались лишними все эти навороты. Дома все делается проще, дома приезжают, куда хотят и к кому хотят, наставляют стволы и увозят кого нужно. Работать в Москве он не умел, а парни Али, кажется, для такой работы хорошо приспособлены.
Салдуев встал резко, чуть не спрыгнул с кресла. И воспользовался вечерней подсказкой Али – открыл дверь самостоятельно. Едва дверь закрылась, Али подошел сначала к окну, потом быстро вышел из кабинета. В противоположном конце узкого коридора кабинет визуального наблюдения охраны. Несколько телекамер, установленные по периметру здания, выводят на мониторы все, что творится снаружи и на автомобильной стоянке. Там встал за стулом дежурного охранника.
– Кто сейчас выходил из здания?
– Никто не выходил.
Они оба внимательно наблюдали за мониторами минут пять. Из здания никто не вышел. Значит, существует проход, о котором Али не знает.
Обыкновенная улица Москвы. Не самый центр, но и не спальный район. Тротуар широкий, прохожих много. Стоящий на тротуаре синий микроавтобус «Форд Транзит» не привлекает внимания только потому, что на стекле спереди и сзади написано: «Телеканал „Аль Джазира“. Вернее, микроавтобус, наоборот, привлекает этим внимание. Привлекает внимание тем, что за плотно зашторенными окнами видится яркий искусственный свет. Горят софиты. В стекло боковой дверцы видно, что работает видеокамера, установленная на треноге. Снимает кого-то.
Один человек в строгом белом костюме стоит рядом с машиной. Он деловит, хотя и выглядит угрюмым. Очевидно, ему не хватило места в тесном салоне. Он заглядывает в стекло дверцы, смотрит, что происходит внутри. Дверца открывается. Из микроавтобуса выходит молодая светловолосая женщина. Довольная, улыбается. Ей улыбается и мужчина, вышедший следом, высокий и красивый, благодарит, сильно коверкая русские слова и оставляя между словами большую паузу на подбор нужного следующего.
– Мая вам прышлот кассета... Спасыбы...
И тут же он окидывает взглядом тротуар, выбирая «жертву» для следующего интервью. Взгляд останавливается на девушке с рюкзачком за плечами, лет пятнадцати-шестнадцати, демонстративно курящей, чтобы все видели ее взрослость.
– Дэвушка, ызвынытэ, тэлэканал «Аль Джазира»! Мы можэм пагаварыт?
А девушка, словно специально, шла в эту сторону. Ей любопытно и интересно. Она всегда мечтала увидеть себя на телеэкране.
– Конечно...
– Зайдытэ в машин...
Девушка легко юркает в салон. Она по характеру легкая и бездумная. Ей показывают куда сесть. Дверца снова закрывается. На улице опять остается только мужчина в строгом белом костюме. И закрывает плечом стекло от прохожих. Теперь происходящее видно только ему.
Девушка садится в кресло среднего ряда. Сзади, где сидят еще два мужчины, ее пододвигают так, чтобы равномернее ложился на лицо свет. Красивый мужчина, что приглашал девушку, берет пульт, наставляет на камеру. Гаснет зеленый глазок и зажигается красный – пошла съемка. Теперь мужчина берет микрофон, соединенный кабелем с камерой, и говорит что-то не по-русски тем, что сидят сзади. Чьи-то руки вдруг обхватывают девушку за шею, закрывают ей рот сильной ладонью. Другие руки прижимают к креслу тело. Она пытается вырваться, но сил для этого явно не хватает. А человек с микрофоном пересаживается на другое сиденье, совсем закрывая девушку от окна своей сильной спиной, смотрит в широко распахнутые от ужаса глаза и говорит уже по-русски совсем чисто, только с легким акцентом:
– Не бойся. Ничего с тобой не случится. Мы только сделаем тебе укол. И тебе станет очень хорошо...
Он берет в свою руку ее локоть, разворачивает так, чтобы было видно вену.
– Вот это да... Да она же колется...
На локтевом сгибе отчетливо видны следы от шприца.
– Наверное, только пробовала...
– Тогда ей это не в диковинку...
Девушка пытается вырвать руку, пытается сказать, что у нее брали кровь для анализа на гепатит, потому что отец во время командировки в Чечню заболел гепатитом, что у всей семьи брали такой анализ, но ей ничего сказать не удается. И рука человека прочно держит ее локоть. Не вырваться.
– Ты сильно не дергайся... Не суетись, дорогая, а то сломается игла, и останется кончик по вене плавать... Больно будет...
Она и так уже почти не сопротивляется. Сил для сопротивления слишком мало. Хотя сказать она хочет много, сказать зло и возмущенно, припугнуть отцом, который этого так не оставит, пригрозить, что отцовские спецназовцы всю Москву перевернут, а найдут обидчиков дочери... От бессилия много сказать хочется...
Вторая мужская рука сильно сдавила мышцы выше локтя. До боли сдавила. Крикнуть в рев захотелось, но крик застрял в прижатом рту, заставляя давиться звуком и слюной. Игла поднялась вверх страшным своим жалом, большой палец мужчины медленно надавил на шприц, и на кончике иглы выступили капли жидкости.
– Осторожнее, – сказал кто-то сзади. – Все не вылей...
– Нельзя, чтобы кислород в кровь попал, а то умрет...