Автопилот

Быстро поднял, поцарапавшись о траву.

Выстрелил.

Разноцветные ракеты вырвались, шумя и освещая. Сад наполнился пульсирующим, быстрым светом. Вывалились из темноты большие деревья, замерцали кусты, сирень, сторожевая вышка, трава, развалюха пансионата; лицо Летчика, разорванное улыбкой

– Мятеж! – закричал Летчик. – Мятеж! Все на мятеж!

И был мятеж. Кто-то разбил окно – уже разбитое до этого. Некоторые играли в Зарницу; погон не было, срывали друг с друга пуговицы. Весь сад был усеян пуговицами, блестевшими под луной.

Другая часть тем временем перерождалась под ножницами мальчика Халамеда. Он курсировал между головами; брил, стриг, оказывал услуги. Голов становилось все больше, вот уже целый самолет голов, и все нуждаются, и у всех из извилин, из мозжечка, из Сильвиева водопровода растут волосы. С последней головой пришлось возиться особенно долго, поскольку это был земной шар, обросший, непричесанный как школьник, с двумя мокрыми хулиганскими глазами. Мальчик Халамед поцеловал его в Гренландию, вздохнул и начал стрижку.

Мигали лампы. Бегал с вырванным штурвалом Летчик. Внизу шла новая война, и приземлиться было некуда. Снова шел Долгий Дождь, по промокшей земле двигались беженцы, поминутно сплевывая воду, затекавшую в открытые от бесконечных просьб рты. А в самолете пахло весной, и какой-то крестьянин сидел, обхватив ногами саженцы грузинских деревьев.

А мятеж все никак не мог закончиться, хотя свеча уже упала в тарелку и заливала воском куриные крылья.

Ранним утром, когда мятежники и мятежницы легли спать, приехало несколько автобусов.

Автобусы подъехали тихо, как будто колеса у них были обмотаны платками. Из первого автобуса вылезли трое. Один сплюнул. Другой тоже сплюнул. Третий сплевывать не стал, огляделся. Спросил:

– Здесь расстреливать будем?

Двое других посмотрели на него:

– Ты что, забыл – им заменили? Спишь еще, что ли? Давай, сплюнь. Сплюнь, давай. Сплюнешь – сразу проснешься.

За забором свежим утренним голосом залаяла собака.

Открыл глаза и потянулся охранник на вышке. Мутно посмотрел на автобусы. Снова закрыл глаза.

– Может, хотя бы одного пристрелить… – говорил третий. – Хотя бы одного можно? В такую даль ехали все-таки.

– Говорят тебе, заменили им это. Заменили. Ладно, если кто-нибудь захочет остаться. Только если сам захочет, понял? Тогда пристрелишь.

– Понял, – сказал третий и сплюнул.

Плевок у него получился громким как выстрел; из кустов и деревьев вынырнули и зашумели, захлебываясь, птицы.

Караульный на башне снова открыл глаза и чуть не упал с башни. Замахав руками, удержался. Радость-то какая.

– Приехали? – крикнул он.

– Да, – сказали внизу.

– Нормалёк! Спускаюсь!

Двери остальных автобусов с хрустом раскрывались. Выходили и выпрыгивали люди. У некоторых были целлофановые пакеты. Из пакетов сонно пахло шашлыками, лепешками и состарившимися в дороге помидорами.

Трое суетились возле ворот.

– Музыку вытаскивай, музыку!

Вытащили из автобуса музыку. Большой черный магнитофон в царапинах:

– Я хочу быть твоей кока-колой!

Из ворот вылетела собака. И остановилась на лету, маленькая, весенняя собака, не зная, на кого лаять в первую очередь.

Отдыхающие медленно выходили из здания. Аделаида шла в тапочках. Сейчас, без косметики, она казалась матерью самой себя. В висках стучал поезд, тапки намокли, сережка в левом ухе стала тяжелой, как сумка с осенними яблоками.

Стенгазета нес перед собой развернутую стенгазету. Этой ночью он закончил ее. На газете был нарисован летящий самолет, радуга, и сделаны пояснительные надписи.

Нежно держались за руки Секретарь и Стюардесса. Прошедшая ночь их сблизила.

Люди по ту сторону ворот смотрели на них. Даже собака перестала лаять и тоже смотрела сквозь маленькие ресницы.

– В общем, так. Мы вам людей привезли, они вас заберут. Это вам от нашей авиакомпании такой подарок. Бонус такой. Старайтесь больше не попадаться на мелком воровстве, оставьте это детям. И пользуйтесь нашей компанией. Ура.

– Ура! – закричал спустившийся, наконец, часовой и прошелся колесом. – С благополучным приземлением!

Грохнул марш; взлетела и завертелась собака, поздравляя всех своим лаем.

Кишка из людей, выстроенных вдоль автобусов, замахала флажками, пакетами с шашлыком, цветами.

Начались прыжки, возгласы, поиски валидола.

– Это мятеж помог, надо было давно мятеж устроить! – кричал Летчик, размахивая кулаком.

– Это благодаря стрижке, вечная слава парикмахерам! – перебивал его мальчик Халамед.

– Стенгазета! Как только я закончил ее, все закончилось! – говорил Стенгазета.

– Вас всех спасла наша любовь, – шептала Стюардесса, толкая вперед Секретаря.

Аделаида вышла из ликующей толпы.

Вышла и отошла, приблизилась к стволу большого дерева.

Прижала лицо к холодной коре.

Пыль, сонные муравьи, паутина, личинки.

Песни кукушки: ку-ку. Тихие эгоистичные песни.

– Аделаида!

Они проходили паспортный контроль и валились в объятья встречавших.

“…загорел-то как, похудел, теперь будем…”

Вышел, с чемоданами, Секретарь. К нему бросилась девушка с безупречными ногами, талией и грудью. Все эти дары природы повисли на Секретаре и принялись его целовать.