Автономное плавание

«Сколько раз он ее об этом спрашивал? Десять, двадцать? И еще художник рисовал… два раза? Или, нет. Кажется, три… Или мне это только приснилось?»

– Или голландец, – говорит она, но губы и язык не слушаются, и горло способно, кажется, издавать только хрип. – Или… или бельгиец.

– Он хорошо говорит по-французски? – справа.

– Грамотно, – отвечает она, – небыстро, но… он ошибается… не часто, но… иногда. Достаточно, чтобы… И акцент…

– Акцент немецкий? – из-за спины, хлестко, угрожающе.

«Сукин сын! Выблядок!»

– Нет, еврейский! – выплевывает она вместе с густой слюной.

– А по-немецки он с вами говорил? – Штейнбрюк невозмутим, холоден, деловит. И предельно вежлив. Ни ругани, ни перехода на «ты», ничего…

– Нет, – выдыхает она с силой, пытаясь прочистить горло. – Ни слова.

– Вы сказали, что встреча произошла в Синт Амандус, – снова капитан Паша. – На какой улице?

– Не помню.

– А какую-нибудь другую помните? – вопрос уже слева.

«Пинг-понг! Туда-сюда, обратно… Тебе и мне… Тьфу!» «Устрой истерику! – предлагает Жаннет. – Я бы…» «Ты бы… УЙДИ!»

– Вы слышали вопрос?

– Да… Бругстраат… бруг – это мост, ведь так?

– Да, по-голландски это мост, – подтверждение приходит из-за спины, и сразу же шелест бумаги.

«На карте ищет…»

– Почему вы запомнили именно эту улицу? – а это снова Паша-капитан.

– П… потому что… Вы мне не верите?! Вы!!! Вы…

– Прекратите истерику! – властно, как хлесткой пощечиной… Штейнбрюк…

«Мразь!»

– Итак? – Паша-инквизитор.

– Там была улица Бругстраат и… мост. Я подумала, это значит «Мостовая». И еще… я запомнила кондитерскую. Проходила мимо… открылась дверь, и на меня пахнуло теплом, ванилью и еще кофе… Я хочу пить!

– Высокий, похож на немца, – говорит Штейнбрюк.

– Я хочу пить!

– Высокий, похож на немца, – равнодушно повторяет Штейнбрюк.

«Не сдавайся! „В Париже…“ В Париже Эйфелева башня и… танго. В Париже…»

– Я хочу пить! Дайте, пожалуйста, воды!

– Высокий…

– Воды!

– Похож на немца.

– Во… Я не сказала, что на немца. Может быть, скандинав, бельгиец… Воды?

– Волосы? – слева, от окна.

– Дайте воды! Темно-русые…

– Может быть, каштановые? – гад из-за спины.

«Ну, ничего, сволочь! Когда вам будут отбивать яйца в НКВД, вспомнишь этот день!»

– Я хочу пить.

– Вы не ответили на вопрос.

«Мразь троцкистская!»

– Нет, не каштановые, – она сглатывает, но и слюны нет. – Темно-русые, волнистые… немного… Подстрижен коротко… Дайте пить… – глас вопиющего в пустыне – безнадежно, ясно – не дадут. А комната уже не вращается – плывет. Медленно, тягуче, как балтийская волна. Тянется…

– Он был без шляпы?

– Ч…то?

– Он был без шляпы? – пот заливает глаза, и в ушах гул, и непонятно уже, кто задает вопросы и откуда.

«Чудище стозевно, многолико… Но… Но в Париже… ОН… И танго… В Париже…»

– Нет, – трясет она головой. – Нет… Он был в шляпе… но когда мы зашли в кафе… В кафе… в кафе…

– Вы зашли в кафе, и он…

– Он ее снял.

– И вы увидели его прическу?

– Да.

– Где расположено это кафе?

– Не помню.

– Опишите место. Как выглядит кафе? Что напротив? Что рядом?

«Боже мой! Мой… мой… Голова… Вопросы, вопросы… тридцать тысяч одних только вопросов… Гоголь… Не помню, не знаю, где-то, как-то… Ну, чего вы все от меня хотите?!»

А время тянется, и комната то кружится в вальсе, то скользит в фокстроте, то мечется в танго. И хочется пить и в туалет. И умыться. Смыть пот с лица и тела. И кофе, и закурить. И… Да, и водка сейчас бы не помешала.

«Стакан!»

«Ты выпьешь стакан водки?» – ужасается Жаннет.

«Выпью…»

«А два?»

«А это уже анекдот, Василий Иванович! Уйди, а?»

«Мон шери! Расскажи им это… по-французски!»

– Почему вы смеетесь?

– Я? Я хочу пить. Можно мне воды? – спросила, описав в подробностях кафе, где ужинали с Бастом.

– Позже, – холодно останавливает ее Штейнбрюк. – Опишите еще раз этого господина. Все, что запомнили. Внешность, одежда, манера говорить…

«Баст… О, ты красивый мужчина, Баст фон Шаунбург. Сволочь немецкая! Бош! Шваб! Скотина… Фашист! Но да, красавец».

– Я хочу пить! – повторяет она после каждого очередного пассажа. – Вы слышите, я… хо… хочу… пить! Высокий, широкоплечий… Нет, не вата… Знаю. Женщины это видят.

«Отвлеки их, переключи…»

– Вот вы тощий. И плечи… узкие. А у Паши задница, как у бабы… А этот настоящий мужчина. Атлет! Дайте воды!

– А я хочу знать, почему вы нам лжете! – кажется, Штейнбрюк совершенно спокоен. Но это не так. Он уязвлен. Но ему это, как слону дробинка. А вот капитан Паша… Вот его она уела, уела-таки! Сопит! Но ведь все правда. Рыхлый, белый, и бедра широкие…

– Что случилось во время посещения Гааги? – слева.

– Что вам сказал резидент? – справа.

– На кого ты работаешь? – из-за плеча, перейдя на «ты».

«Но…»

В танго, в парижском танго,
Я подарю вам сердце в танго,
А ночь синяя, и сладкое вино…

* * *