Автограф

— И затаскал бы. Я сутяга.

Ксения испугалась Володи, своего неожиданного чувства к нему. Действительно, чертовня. Опасность. Вирус, что ли, в этой картошке был! Заболела Ксения, вроде дурноты какой-то. Иначе и не назовешь. Попыталась сопротивляться: спряталась в «своей» библиотеке на заводе. Володя, конечно, нашел. «Зачем? К чему это приведет, — думала Ксения, — если мы постоянно будем вместе? Такие разные, несхожие». Володя, как электромагнитный кран, тянул все на себя и заставил Ксению, пусть и в последний момент (это она так себя теперь успокаивает, что в последний момент), но подсоединиться к его цепочке доказательств. Ввергал в такую напряженную деятельность, которой был переполнен сам: с полной отдачей работал в клинике и еще дежурил на «скорой». Его Скорая медицинская помощь — своеобразный завод с диспетчерами, справками текущего дня, радиосвязью, статистиками, эвакуаторами, станциями, подстанциями.

Володя подарил Ксении черепаху. Сказал, зовут Керамикой, ест кашу с травой и капустой. Можно и картофель вареный из пакета.

Черепахе обрадовалась мама. Сажала в сумку и гуляла с ней. Мама животных понимала лучше, чем собственную дочь. Мать и Ксения были друг от друга свободны. Свобода прежде всего исходила от матери — с самого детства Ксении: мать не хотела загружать себя проблемами по воспитанию.

Когда Ксении бывало не по себе, «сумма ее переживаний образовывала некую единицу» (говоря словами Володи Званцева), она звонила Лене Потапову, чтобы поболтать, вспомнить Дом художественного воспитания; сколько среди них выступало бойких пророков, доказавших — все мысли повторяются, беспощадных реформаторов…

В конце разговора Леня спрашивал:

— Как поживает Володя?

Ксения при первой же возможности познакомила Леню с Володей. И они сразу понравились друг другу.

— Он подарил мне черепаху.

— Символ мудрости и долголетия.

— Я не выдержу.

— Чего?

— Мудрого долголетия. Или долголетней мудрости. Не знаю — чего больше.

— Он подлинный врач.

— Он заготовитель рыжиков.

— Что ты мелешь, Ксения?

— Спроси у него.

Ксении не было стыдно, что она подловила наивного, доверчивого Леню. Он был создан для того, чтобы над ним подшучивали. Ксения это делала крайне редко: Леня Потапов был ее ближайшим в классе другом. Ленина мама Антонина Михайловна пророчила Ксению в невестки, но когда убедилась в том, что этого не произойдет, не обиделась, сказала:

— Помоги мне поскорее женить Леньку.

— Его женят, не сомневайтесь, Антонина Михайловна.

— Ты вот подвела.

— Со мной вы бы наплакались.

— Я бы тебя обласкала.

По-прежнему Ксения чувствовала себя в доме у Антонины Михайловны лучше, чем в собственном, чувствовала себя обласканной, получающей домашнее тепло.

Рыжиками, как объяснил Ксении Володя, назывались пузырьки желтого стекла из-под эфира, в которые наливался спирт и которыми пользовались в медицине в обмен, потому что спирт требовался для работы в каждой лаборатории: его вечно не хватало. Рыжики можно было поменять на жаростойкие шприцы, на реактивы, на кислоты. «Конвертируемая валюта», — говорил Володя.

Кончится на заводе смена, и ребята «привалят» в библиотеку, выстроятся за «культурными ценностями».

— Евлашин, ну как сегодня поворотная часть? — это Инна Швецова на выдаче.

Евлашин работает на электромагнитном кране, это он разрушает произведения, созданные из металлического утиля. На кране у него написано: «Остерегайтесь поворотной части!» Евлашин напоминает Ксении Леню Потапова. Каждый может подшучивать над «его поворотной частью» и получить в ответ только беззащитную улыбку. Совсем недавно Ксения ему объяснила, кто такие художники-авангардисты, имея в виду его утиль.

Ксения работала в глубине библиотеки, слышала толкотню голосов. Иногда помогала Инне на выдаче книг, но чаще сидела и занималась регистрацией книжных поступлений, заполняла карточки для каталога, составляла рекомендательные списки для читателей, в которые обязательно включала современных поэтов, особенно близких ей. Эти рекомендательные списки были популярны на заводе, но Ксению это не волновало. Она никак не могла сделать свою работу такой же необходимой для себя, как для Лени была необходима газета, для Володи — клиника и в особенности работа на «скорой», для Гели — ее театр. Подумать только, даже у Гели — театр!