Австралийские рассказы

Это был хороший день, один из тех удивительных дней, которые на первый взгляд ничем не отличаются от множества других, но благодаря каким-то особенным мелочам остаются в памяти. День этот был создан как будто специально для нас и завершился усталостью и умиротворением.

Начался он с того, что я подъехал к вашему дому. Твоя мать укладывала в плетенку яблочные пироги. В те дни пироги твоей матери нравились мне гораздо больше стряпни моей старушки. Моя мать бывала надежной опорой, если я попадал в беду, но когда все шло хорошо, она была просто женщиной, и, как ни печально, ей не удавались такие яблочные пироги, какие пекли в вашем доме, — сочные и рассыпчатые.

Я наполнил флягу водой из вашего колодца и приладил ее под седлом; ты привязал свою малокалиберную винтовку к раме, и мы тронулись в путь. Было раннее утро, сумки наши были набиты вкусной едой, и впереди предстоял длинный, длинный день…

— Только будьте осторожны, — сказала твоя мать. — И какая нелегкая вас туда несет? Вы только устанете, вернетесь ночью, а тут все будут с ума сходить — что с вами стряслось.

— Ладно, ничего с нами не случится, — ответил ты. — Мы гоняли на наших машинах в заросли куда дальше этих озер. Мы не маленькие.

И мы отправились. Бок о бок, крутя педали, катили мы по улицам городка. И хотя я и за миллион не взялся бы угадывать, о чем ты думаешь сейчас, — тогда я знал твои мысли совершенно точно. Ты, так же как и я, испытывал снисходительное раздражение по отношению к женщинам, которые не понимают, зачем мужчине нужно мчаться в такую даль и выбиваться из сил бог знает из-за чего! Я чувствовал, что мне надоел город, надоела и скучная работа у Симпсона. Я думал, что хорошо катить к Бурым озерам именно с тобой, а не с Дарки Грином или Сидом Уилсоном, или даже с Ларри Саммэрвиллем, хотя с ним мы часто вместе шатались по городу.

День начался как надо.

Взбираясь на холм Парсона, мы приподнялись с седел и изо всех сил нажали на педали. Мы оба взмокли. Добравшись до вершины холма, мы сделали привал, и я был страшно рад, когда увидел, что и тебе нужна передышка.

Мы сели на большие камни; под нами справа раскинулся город, слева простирались бесконечные заросли, через которые вилась узкая лента дороги. В городе над трубами поднимались дымки, а в зарослях пряталась молочная ферма Джексона, по двору которой бродили мычащие коровы, и больше ничто не двигалось. На много миль вокруг тянулась равнина, только холм Парсона возвышался над ней.

Помню, как я тогда посмотрел на тебя, немного волнуясь, потому что усомнился — так, на минутку, — смогу ли я выдержать этот долгий путь? У тебя в те годы ноги были мускулистые и крепкие, такие же загорелые и сильные, как у взрослого мужчины. Однако волноваться не стоило, и мои опасения быстро рассеялись: хоть я и был худым и весил мало, но знал по опыту, что езжу на велосипеде не хуже всякого другого.

Мы скатились с холма не крутя педалей и взяли хороший темп. Первые пятнадцать миль до заброшенного прииска дорога была широкая, прямая и довольно ровная. К этому времени тени деревьев у дороги стали короче, солнце поднялось уже высоко и палило нещадно. Мы снова вспотели, но ощущение было совсем не такое противное, как в те минуты, когда мы, задыхаясь, взбирались на холм Парсона. Теперь пот покрывал наши работающие мускулы, как смазка, охлаждал и освежал кожу.

Эти пятнадцать миль хорошей дороги мы непрерывно болтали. Мы ехали рядом и трещали без умолку — в среднем на каждый ярд приходилось по два слова. Мы высказывали вслух самые сокровенные мысли, которыми не рискнули бы делиться в присутствии других ребят, даже самых лучших, вроде Ларри Саммэрвилля. Вряд ли мы говорили что-нибудь особенно умное, наверное это была порядочная чушь, но наши слова появлялись вместе с каплями пота, смешивались с солнечными лучами и свежим воздухом, которым мы дышали, и сливались с ним в один неповторимо чудесный день.

После заброшенного прииска дорога стала хуже. Целых двадцать миль она петляла между скал. Там, где кончались камни, начинался песок.

К тому же она была узкая, и когда нас нагонял автомобиль, битком набитый людьми, дробовиками и бутылками с пивом, мы, проклиная пыль, сворачивали с дороги; а иногда нам приходилось съезжать в заросли и слезать с велосипедов. Но мы наслаждались этим днем, каждой его минутой.

У болота Ригли ты погрозил кулаком дороге и не переводя дыхания обрушил на равнодушные заросли поток всех известных тебе ругательств. Я тоже ругался и проклинал все на свете; мы называли себя дураками, но ни за какие коврижки не согласились бы оказаться где-нибудь еще. Мы съели пироги твоей матери и наполнили флягу болотной водой. Во фляге оставалось еще много чистой колодезной воды, но мы вылили ее, так как мутная, затхлая болотная вода казалась нам напитком, наиболее достойным поддерживать жизнь и силы настоящих охотников и пионеров.