Австралийские рассказы

В Барку, от вас не скрою,
Нас кормят требухою,
Прокисшею похлебкой
Со свежей лебедой;
Поверьте, нам не сладко.
Трясет нас лихорадка.
Цинга нас не обходит стороной!

Ты стал, мой брат ретивый,
Овечкой шелудивой.
Такая здесь глухая сторона!
Но меркнут все заботы
Пред запахом блевоты,
Блевоты от казенного вина!

Овцеводческая станция Бельядо славится тем, что там отвратительно кормят, хотя в этом отношении она отнюдь не исключение. Работников не удивишь большими вычетами за скверную кормежку, а шалаши из веток и жести, в которых мы спим, если не запаслись собственными палатками или брезентом, — плохая защита от квинслендских ливней. Лошади моего отца и те находятся в лучших условиях.

И не довольствуясь тем, что их работники гниют и плесневеют, как коряги в болоте, хозяева подло увольняют их за малейшие проступки, зная, что на каждое место найдутся сотни безработных. Мы часто видели, как какого-нибудь беднягу вышвыривали за ворота без гроша в кармане и за сотни миль от тех мест, где он мог найти работу. Неужели он не имел права на предупреждение за неделю или недельную плату вперед?

Я помню, что рассказывали нам в Баркалдине года два назад новые поселенцы. Они приехали в Квинсленд на «Кветте». Пройдя пешком далеко в глубь страны, они только много недель спустя после приезда наконец нашли работу: подрядились уничтожать колючки и расчищать заросли диких груш за один фунт в неделю. Когда работа кончилась, они попросили заплатить им. Но оказалось, что им ничего не причитается. Мало того, они остались должны станции за питание и рабочую одежду.

— Зачем же вы приехали в Австралию? — спросил их я.

В ответ они показали мне объявления, которые сотнями развешивают в английских деревнях. «Австралии — стране сказочного изобилия — нужны переселенцы, — прочел я, — там вы разбогатеете. Вам нужно лишь одно — изъявить желание».

Должно быть, иммиграционный офицер отлично знает, что требуется австралийскому овцеводу, — обилие дешевой рабочей силы и никакой ответственности.

В тот же вечер у бара О’Кейли был организован митинг стригальщиков. Собралось много народу, но почтовая карета из Хьюэндена, в которой должен был приехать докладчик, запаздывала. Кто-то предложил: «Пускай вон тот парень с рыжей бородой скажет нам что-нибудь». — «Тот, что пишет в «Бюллетень». — «Раз он пишет, значит может говорить». — «Давай, давай, парень! Не робей. Здесь все свои».

Вот так, стоя на фургоне для шерсти, я произнес свою первую речь.

Это оказалось легко. Я был под впечатлением рассказа переселенцев.

— Требуется только желание, — начал я. — «Желание работать на меня», — думает овцевод. «Желание организоваться», — говорит рабочий. Да, друзья, — сказал я, — желание организоваться и образовать союз. Желание потребовать справедливую цену за ваш единственный товар — за ваш труд.

После этого я часто выступал. Затем меня выбрали одним из руководителей — одним из тринадцати руководителей забастовки стригальщиков, одним из тринадцати, осмелившихся спорить с хозяевами, одним из тринадцати, которые сидят сегодня в наручниках на скамье подсудимых.

Значит, мой путь кончается здесь.

Сила союза овцеводов значит для нашего правительства больше, чем право союза стригальщиков. И вот оно применило к нам статью, давно вышедшую из употребления в Англии, и прислало войска, чтобы доставить нас сюда.

Судья Хардинг только что кончил говорить.

— Я приговариваю всех к трем годам по каждому из двадцати пунктов обвинения…

Шестьдесят лет. Это — пожизненно!

Прокурор наклоняется к судье и что-то шепчет ему на ухо. Очевидно, почти впавший от старости в детство Хардинг что-то забыл.

— Все наказания взаимно зачитываются, — добавляет он раздраженно.

Три года. Всего-навсего! Я улыбаюсь сквозь рыжую бороду Смиту Барри, сидящему на собачьей цепи рядом со мной. Он улыбается в ответ. Три года — совсем немного в жизни профсоюзного лидера. Через каких-нибудь три года мы снова будем бороться.

И вот мы идем между рядами вооруженной полиции к своим камерам. С улицы доносятся приветственные крики друзей. Их голоса уносятся в австралийское небо, заглушая звон наших позорных цепей.

Джон Моррисон

Пророк в Пандалупе

Перевод Ф. Рейзенкинд

Все началось с нового лакея.