Австралийские рассказы

Последние десять лет, если не считать двухнедельного отпуска в январе, он ежедневно ездил на этом катере и был знаком почти с каждым пассажиром. Но сегодня даже незнакомые ему люди прониклись общим духом. С невозмутимым видом Тэд набил трубку, но пальцы его дрожали. Он старался не выдавать им этого странного волнения, возникавшего где-то глубоко внутри. Удивительно, что его сослуживцы еще не успели разнюхать об этом; правда, сегодня выдался горячий денек. Все они без отдыха работали в душном помещении кассы, под хромированными трубами пневматических подъемников, посылая вниз сдачу и заполняя счета постоянных клиентов. Распродажа оставшихся товаров была в самом разгаре. Почему Грейс не сообщила ему об этом сама? Она могла бы позвонить ему от Томпсонов. Билл постоянно занимал у них садовые ножницы и стремянку, так что Грейс вполне могла обратиться к ним с этой просьбой. Но Грейс осталась верна себе.

— Если уж мне не повезло с этой лотереей, — сказал кто-то, — так хорошо, что эти деньги достались тебе.

И ведь они говорили так от чистого сердца. Все относятся к нему замечательно. Он хороший человек во всех смыслах этого слова. Не какой-нибудь размазня — нет, он любит веселые шутки, и он хороший гражданин, хороший муж и отец. Он не похож на тех мужчин, которые стесняются возить детскую коляску. Он возил ее с гордостью. Его жена может держать голову высоко — они аккуратно платят по счетам, и время от времени ему даже удается откладывать кое-что, — сбережения не бог весть какие, но сейчас и это можно считать большим достижением: во время кризиса ему на десять процентов снизили жалованье, и это так и осталось по сию пору; а кроме того, было еще множество самых разных расходов. И несмотря на все это, он никогда не унывает; для каждого у него находится веселая шутка. Сознавая все это, Тэд в глубине души постоянно ждал, что будет достойно вознагражден, но только не с помощью Грейс.

— Как ты распорядишься своими деньгами, Тэд?

— Теперь на целую неделю только его и видели. Отведет душу.

Все расхохотались: Тэд не напивался никогда, даже в День Анзака[14].

— С тех пор как появилась эта лотерея, — повторял чей-то обиженный голос, — я каждую неделю вношу свой пай за билет и до сих пор не выиграл еще ни одного цента.

Сообщение это никого не заинтересовало.

— Может быть, ты отправишься путешествовать?

— Теперь тебя выберут председателем теннисного клуба и тебе придется пожертвовать им серебряный кубок.

За всеми этими шутками скрывалась лесть.

— Я думаю, миссис Билборо захочет отложить какую-то сумму, чтобы обеспечить детей, — сказал Тэд. У него было такое ощущение, словно он дает интервью представителям прессы, и он был доволен своим удачным ответом.

За глаза он всегда называл Грейс миссис Билборо. Он не так воспитан, чтобы называть свою жену «моя хозяйка».

«Пусть болтают», — решил Тэд и отвернулся к окну. Газеты сегодня не интересовали его. Небольшой катерок, с шумом рассекая воду, оставлял после себя на спокойной поверхности реки длинную полосу, похожую на расплавленное стекло. Наступал вечер. Солнце садилось в гряду серых облаков, легких и бесформенных, словно туманная дымка. Сумрачный воздух не пропускал лучей, и на солнце можно было смотреть прямо; плотный золотой диск напоминал скорее луну, встающую в тумане, чем солнце. Он отбрасывал на воду оранжевую полосу света; по поверхности реки веером разбегались волны от катера, бороздившие ее крохотными тенями.

Крутой берег вдали, словно замыкавший реку, превращая ее в озеро, уже погрузился во мрак. На нежном фоне неба четко рисовались силуэты двух церквей и неровный узор сосен, — линии были не резкие, а мягкие, изящные.

Далекие лесистые холмы с рассыпанными по ним домиками дышали мирным покоем. На фоне темной суши едва заметно мерцала река. Тэд смотрел, как на спокойной золотисто-коричневой воде появляется синевато-холодная рябь приливной волны. Но различить оттенки цветов можно было, лишь пристально вглядываясь в реку. Ниже по течению, там, где уже не отражался закат, вода, испещренная черными полосами, отливала серебром.

Перед ним было два мира: один, обращенный к заходящему солнцу — темная полоса сонной, спокойной земли; другой — простирающийся вниз по течению серебристой реки вдоль противоположного берега, на котором сосредоточивался весь свет: дома с огненно-оранжевыми окнами, черные деревья, громадный серебристый газометр, белые нефтехранилища, похожие на неуклюжие грибы, контуры зданий, врезающиеся в небо, и даже намек на красные крыши, которые чудом были видны в этом рассеянном свете.