Аврора Флойд

Тольбот Бёльстрод был очень молчалив, думая о влиянии, какое фельденское семейство имело на его судьбу. Люси приметила это молчание и эту задумчивость и, тихо подкравшись к мужу, взяла его под руку. Теперь она имела на это право, да, и даже имела право смотреть почти смело ему в лицо.

— Ты помнишь, когда ты в первый раз приехал в Фельден и мы стояли на самом этом мосту? — спросила она, потому что она также думала о том далеком времени. — Ты помнишь, милый Тольбот?

Она отвела его от банкира и его детей, чтобы сделать этот важный вопрос.

— Помню, душа моя. Помню также твою грациозную фигуру за фортепьяно в гостиной, и солнечный блеск на волосах твоих.

— Ты помнишь это, ты помнишь меня! — с восторгом воскликнула Люси.

— Помню очень хорошо.

— Но я думала — то есть я знаю — что ты тогда был влюблен в Аврору.

— Не думаю. Я откровенно признаюсь, — вскричал Тольбот, — что мои первые воспоминания об этом месте соединяются с черноглазым созданием, с пунцовыми цветами в волосах. Но если ты не доверяешь этой бледной тени прошлого, то делаешь и себе и мне величайшую несправедливость. Я сделал ошибку, Люси, но, слава Богу, увидал ее вовремя.

Надо заметить, что капитан Бёльстрод был особенно признателен Провидению за свое избавление от уз, которые связали бы его с Авророй. Он также чувствовал большое сострадание к Джону Меллишу. Но, несмотря на это, он как-то задорливо был расположен к йоркширцу, и я сомневаюсь, были ли очень неприятны ему маленькие нелепости и слабости в Джоне. Некоторые раны никогда не могут залечиться. Разрезанное тело может соединиться, прохладительное лекарство может уничтожить воспаление, даже шрам может пройти; но до последнего часа нашей жизни неблагоприятные ветры могут возвращать бывшей ране прежнюю боль.

Аврора обращалась с мужем своей кузины с спокойным дружелюбием, которое она могла бы чувствовать к брату. Она не сердилась на него за разрыв, потому что она была счастлива с своим мужем. Она была счастлива с человеком, который любил ее и полагался на нее с доверием, пережившим все испытания.

Мистрисс Меллиш и Люси ходили между цветочными грядами по берегу воды, оставив мужчин на мосту.

— Итак, вы очень, очень счастливы, моя Люси? — сказала Аврора.

— О, да, да, моя милая! Как может быть иначе? Тольбот так добр ко мне. Я знаю, разумеется, что он прежде любил вас и что он любит меня не совсем таким образом — может быть — не так много.

Люси Бёльстрод никогда не уставала затрагивать эту несчастную минорную струну.

— Но я очень счастлива. Вы должны приехать к нам, милая Аврора. Наш дом такой хорошенький.

Мистрисс Бёльстрод начала подробное описание мебели и украшений дома в Гофмундской улице. Аврора слушала несколько рассеянно и зевала несколько раз.

— Должно быть, очень хорошенький дом, — сказала она наконец, — и мы с Джоном будем очень рады приехать к вам когда-нибудь. Желала бы я знать, Люси, если бы я явилась к вам огорченная и обесславленная, выгнали ли бы вы меня?

— Огорченная! Обесславленная! — повторила Люси с испугом.

— Вы не выгнали бы меня, Люси? Нет, я знаю вас лучше. Вы впустили бы меня тайно и спрятали в спальной вашей служанки, и приносили бы мне пищу украдкой, боясь, чтобы капитан не нашел в своем доме запрещенную гостью.

Прежде чем мистрисс Бёльстрод успела отвечать на эти необыкновенные слова, приближение мужчин перебило женское совещание.

Этот июльский вечер был не совсем весел в Фельдене. Радость Арчибальда Флойда при виде дочери несколько помрачилась странностью ее приезда; в Джоне Меллише осталось беспокойство от вчерашнего вечера. Тольбот Бёльстрод был задумчив, а бедную Люси мучило неопределенное опасение влияния ее блистательной кузины. Я не думаю, чтобы какой-нибудь член этого общества почувствовал сожаление, когда большие часы на дворе пробили одиннадцать и подсвечники для спален были принесены в комнату. Тольбот с женою первые пожелали спокойной ночи, мистрисс Меллиш оставалась с отцом, а Джон нерешительно посматривал на своего белого сержанта, ожидая его приказаний.

— Можешь идти, Джон, — сказала Аврора, — я желаю говорить с папа.

— Но я могу подождать, Лолли.

— Совсем не нужно, — резко отвечала мистрисс Меллиш, — я иду в кабинет папа спокойно поговорить с ним. Ты зевал весь вечер, ты устал до смерти — я это знаю, Джон; ступай же, мой драгоценный душка, и оставь папа и меня рассуждать о денежных делах.

Она надула свои розовые губки и встала на цыпочки, пока высокий йоркширец целовал ее.

— Как ты повелеваешь мною, Лолли! — сказал он несколько робко. — Спокойной ночи, сэр. Берегите мою дорогую.

Он пожал руку мистеру Флойду с тем полулюбящим и полупочтительным обращением, какое он всегда показывал отцу Авроры. Мистрисс Меллиш несколько минут стояла молча и неподвижно, смотря вслед мужу, между тем как ее отец, наблюдая за выражением ее лица, старался прочесть его значение.

Наконец Аврора заговорила:

— Пойдемте в кабинет, папа, — сказала она, — эта комната такая большая и так тускло освещена. Мне всегда кажется, что тут подслушивают в углах.