Аврора Флойд

— Я ходила по направлению к северному домику, — ответила Аврора с насмешливым ударением на этих словах. — Ваши сведения совершенно справедливы, мистрисс Поуэлль, хотя я не знала, что вы сделали мне честь подсматривать за моими поступками.

Мистер Меллиш, по-видимому, не слыхал этого. Он взглядывал то на жену, то на компаньонку с выражением изумления и снова пробудившегося сомнения, неопределенного недоумения, которое очень неприятно было видеть.

— К северному домику, — повторил он, — что ты делала в северном домике, Аврора?

— Ты хочешь, чтобы я стояла здесь в мокром платье и рассказывала тебе? — спросила мистрисс Меллиш, и ее большие черные глаза сверкнули негодованием и гордостью. — Если ты желаешь объяснения для удовольствия мистрисс Поуэлль, я могу дать его здесь, если же только для твоего собственного удовольствия, я могу дать его и наверху.

Она пошла к двери, таща за собою свою мокрую косынку, но не менее величественна даже в своем мокром платье; Семирамида и Клеопатра тоже могли выходить в мокрую погоду. На пороге к двери она остановилась и посмотрела на своего мужа.

— Мне нужно завтра ехать в Лондон, мистер Меллиш, — сказала она.

Потом с надменным движением прелестной головкой и с молнией, сверкнувшей из ее великолепных глаз, которые как будто говорили: «повинуйся и дрожи!» она исчезла, а мистер Меллиш пошел за ней кротко, боязливо, с удивлением. Страшные сомнения и беспокойство, как ядовитые существа, вкрались в его сердце.

Глава XIX ДЕНЕЖНЫЕ ДЕЛА

Арчибальд Флойд очень скучал в Фельдене без своей дочери. Он не находил уже удовольствия в большой гостиной, бильярдной, в библиотеке и в портретных галереях. Старому банкиру было очень грустно в его великолепном замке, который не приносил ему никакого удовольствия без Авроры.

Банкир запер гостиную и бильярдную и отдал ключи своей ключнице.

— Держите эти комнаты в порядке, мистрисс Ричардсон, — сказал он, — я буду в них входить только когда мистрисс и мистер Меллиш будут приезжать ко мне.

Заперев эти комнаты, мистер Флойд удалился в тот уютный кабинет, в котором он сохранял сувениры о печальном прошлом.

Можно бы сказать, что шотландский банкир был очень глупый старик, что он мог бы пригласить в свой великолепный замок своих соседей, племянников с женами, внуков и внучат, и сделать дом свой веселым от звука свежих голосков, а длинные коридоры шумными от шума шагов маленьких ножек. Он мог бы привлечь в свой одинокий дом литературных и артистических знаменитостей; он мог вступить в политическую карьеру и быть выбранным в депутаты от Бекингэма, или Кройдона.

Он мог бы сделать почти все, потому что у него денег было столько же, как и у Алладина; он мог бы поднести блюдо из алмазов отцу всякой принцессы, на какой вздумал бы жениться. Он мог бы сделать почти все, этот смешной старый банкир, однако не делал ничего, а сидел, задумавшись, в своем одиноком доме; потому что он был стар и слаб и сидел у камина даже в ясную летнюю погоду — думая о дочери, которая была от него далеко.

Он благодарил Бога за ее счастье, за ее преданного мужа, за ее обеспеченное и почетное положение; он отдал бы последнюю каплю своей крови, чтобы получить для нее эти выгоды; но он все-таки был только смертный и предпочитал иметь ее возле себя.

Зачем он не окружил себя обществом, как его уговаривала мистрисс Александр, когда нашла его бледным и изнуренным?

Зачем? Затем, что общество было не Аврора, затем, что самые блестящие остроты всех литературных знаменитостей на свете казались ему тупы в сравнении с самой пустой болтовней его дочери.

Банкир был ласковый дядя, добрый господин, горячий друг и щедрый покровитель; но он не любил никого, кроме жены своей, Элизы, и дочери, которую она оставила ему. Жизнь недостаточно длинна для того, чтобы заключать в себе много подобных привязанностей; и люди, любящие очень сильно, обыкновенно сосредоточивают всю силу их любви на одном предмете. Двадцать лет эта черноглазая девушка была кумиром которому поклонялся этот старик; а теперь, когда божество от него отнято, он впал в уныние и отчаяние перед пустым пьедесталом.

Богу было известно, как горько это возлюбленное дитя заставило его страдать, как глубоко вонзила она кинжал в самую глубину его любящего сердца и как охотно простил он ей.

Но прошлого Аврора загладить не могла. Она не могла переделать того года, который она вынула из жизни своего отца и который его беспокойство и отчаяние умножили в десять раз. Ее слезы, ее раскаяние, ее любовь, ее уважение, ее преданность могли сделать многое, но не могли уничтожить прошлого.

Старый банкир пригласил Тольбота Бёльстрода и его молодую жену приезжать в Фельден так свободно, как будто этот замок принадлежал им. Они приезжали иногда, и Тольбот рассказывал старику о неприятностях корнваллийских рудокопов, между тем как Люси слушала мужа с благоговением и восторгом.